Жюль Габриэль Верн - Трилогия о капитане Немо и «Наутилусе» в одном томе

Рухнувшее омбу, гонимое ветром, понеслось по течению. Кайманы обратились в бегство; лишь один из них полз по вывороченным корням и с разинутой пастью подбирался к людям. Мюльреди отломил горевшую с конца ветку и так хватил ею хищника, что сломал ему спину.

Кайман упал в воду и, ударяя со страшной силой по ней хвостом, исчез в бурном потоке.

Гленарван и его спутники, спасенные от этих прожорливых пресмыкающихся, перебрались на подветренную сторону дерева. Омбу плыло среди ночного мрака, и языки охватившего его пламени, раздуваемые ураганом, выгибались, как огненные паруса.

Уже целых два часа неслось омбу по огромному озеру, а берега все не было видно. Огонь, пожиравший дерево, мало-помалу угас. Главная опасность этой жуткой переправы миновала. Майор сказал, что не будет ничего удивительного, если им удастся спастись.

Течение продолжало нести омбу в том же направлении: с юго-запада на северо-восток. Темнота, лишь изредка освещаемая запоздалой молнией, вновь стала непроницаемой. Паганель тщетно старался разглядеть что-либо на горизонте. Гроза затихала, тучи рассеивались. Крупные капли дождя сменились мелкой водяной пылью, мчавшейся по ветру. Омбу неслось по бурному потоку с такой поразительной быстротой, словно под его корой был скрыт какой-то мощный двигатель. Казалось возможным, что оно будет нестись так целыми днями. Около трех часов утра майор, однако, заметил, что корни омбу порой задевают за дно. Том Остин с помощью оторванной от дерева ветки нащупал дно и установил, что оно поднимается. Действительно, минут через двадцать почувствовался толчок, и омбу сразу остановилось.

— Земля! Земля! — громогласно воскликнул Паганель.

Концы обгоревших ветвей наткнулись на какую-то неровность почвы. Никогда, кажется, ни одна мель не приносила столько радости мореплавателям, как эта: ведь она была для них гаванью.

Роберт и Вильсон, первыми выскочившие на твердую землю, уже кричали восторженно «ура», как вдруг послышался знакомый свист, раздался лошадиный топот, и из мрака показалась высокая фигура индейца.

— Талькав! — воскликнул Роберт.

— Талькав!.. — подхватили в один голос все его спутники.

— Amigos! [57] Amigos! — Друзья! — отозвался патагонец.

Он ждал путешественников на том месте, куда их должно было вынести течение, так же как оно вынесло туда и его самого. Патагонец поднял Роберта и прижал его к своей груди. Экспансивный географ бросился к нему на шею. Гленарван, майор и моряки, радуясь, что снова видят своего верного проводника, крепко, с дружеской сердечностью пожали ему руку. Затем патагонец отвел их в сарай одной покинутой эстанций, находившейся поблизости. Там пылал большой костер, у которого они и обогрелись. На огне жарились сочные куски дичи. Новоприбывшие съели их до последней крошки. И когда они несколько пришли в себя, никому из них просто не верилось, что им удалось избежать стольких опасностей: и от воды, и от огня, и от грозных аргентинских кайманов.

Талькав в нескольких словах рассказал Паганелю, как он спасся, добавив, что обязан этим всецело своему неустрашимому коню. Потом Паганель попытался разъяснить патагонцу новое предложенное им толкование документа и поделился с ним теми надеждами, которые это толкование сулило. Понял ли индеец остроумные гипотезы ученого? В этом можно сомневаться. Но он видел, что друзья его довольны и питают какие-то надежды, а большего ему и не требовалось.

После такого дня «отдыха» на омбу нашим отважным путешественникам не терпелось снова двинуться в путь. К восьми часам утра они уже были готовы выступить. При таком отклонении к югу от всех эстанций и саладеро им было невозможно раздобыть какие-либо средства передвижения. Приходилось идти пешком. Впрочем, предстояло пройти всего лишь миль сорок. Да и Таука еще могла время от времени подвезти одного, а при надобности и двух утомленных пешеходов. За тридцать шесть часов можно было добраться до берегов Атлантического океана.

Оставив позади себя огромную лощину, еще всю затопленную водой, наши путешественники двинулись по более возвышенным местам. Вокруг расстилался тот же однообразный аргентинский пейзаж; иногда встречались насажденные европейцами рощицы. Туземные же деревья растут только по окраинам степей и на подступах к мысу Корриентес.

Так прошел день. Близость океана стала чувствоваться уже на следующий день, когда до него оставалось еще миль пятнадцать. Пригибая к земле высокие травы, дул ветер вирацон, имеющий ту любопытную особенность, что он дует во вторую половину дня и ночи. На тощей почве росли редкие лески низких древовидных мимоз и кусты акации. Порой на пути встречались лагуны соленой воды, блестевшие, словно куски разбитого стекла. Они затрудняли путь, так как их приходилось обходить. А наши пешеходы спешили, стремясь в тот же день добраться до озера Саладо у Атлантического океана. Надо признаться, что они порядочно-таки устали, когда в восемь часов вечера увидели песчаные дюны вышиной саженей в двадцать, высившиеся у пенистой границы океана. Вскоре послышался и протяжный рокот прилива.