Жюль Габриэль Верн - Трилогия о капитане Немо и «Наутилусе» в одном томе

— Не заходите слишком далеко, — серьезным тоном напутствовал охотников майор.

После их ухода Гленарван и Мак-Наббс отправились посмотреть зарубки, сделанные на дереве, а Вильсон и Мюльреди снова разожгли костер.

Гленарван, спустившись к поверхности образовавшегося огромного озера, не заметил, чтобы вода убывала. Однако уровень воды достиг, по-видимому, своего максимума. Все же та неистовая сила, с которой воды неслись с юга на север, доказывала, что аргентинские реки не пришли еще в нормальное состояние. Прежде чем начать спадать, вся эта текучая масса должна была успокоиться, как море между приливом и отливом. Поэтому, пока воды неслись так бурно к северу, нельзя было рассчитывать на их убыль.

В то время как Гленарван и майор делали свои наблюдения, где-то на омбу раздались выстрелы, сопровождаемые почти столь же шумными криками радости. Дискант Роберта сливался с басом Паганеля. Трудно было решить, кто из них двоих был большим ребенком. Охота, по-видимому, обещала быть удачной и сулила чудеса кулинарного искусства. Вернувшись к костру, майор и Гленарван с удовольствием приветствовали удачнейшую мысль Вильсона. Этот славный моряк при помощи булавки и бечевки затеял рыбную ловлю, и результаты ее были изумительны: несколько дюжин маленьких рыбок мояра, вкусных, как корюшка, трепетали, брошенные на его пончо, обещая путешественникам изысканное блюдо.

В это время охотники спустились с вершины омбу. Паганель осторожно нес яйца черных ласточек и связку воробьев, которых он собирался подать за обедом под видом дроздов. Роберт же ловко подстрелил несколько пар хильгуэрос; эти маленькие желто-зеленые птички очень приятны на вкус, и на них существует большой спрос на рынке в Монтевидео. Паганель, знавший пятьдесят один способ приготовления яиц, на этот раз мог только испечь их в горячей золе костра. Тем не менее обед получился разнообразный и тонкий. Сушеное мясо, крутые яйца, жареные мояра, воробьи и хильгуэрос составили одну из тех вкуснейших трапез, которые навсегда сохраняются в памяти.

За едой весело беседовали. Паганеля превозносили и как охотника и как повара. Он принимал эти похвалы со скромностью, свойственной человеку с подлинными заслугами.

Затем он начал презабавно рассказывать о великолепном омбу, под сенью которого они пировали.

— Нам с Робертом казалось во время охоты, что мы среди настоящего леса, — рассказывал он. — Одно время я даже стал опасаться, что мы заблудимся: представьте, я никак не мог найти дорогу! Солнце уже склонялось к западу. Я тщетно искал следов наших ног. Голод жестоко давал себя чувствовать. Уже из темной чащи доносилось рычанье диких зверей… то есть нет, я ошибся… здесь нет диких зверей, и я очень сожалею об этом!

— Как, — спросил Гленарван, — вы жалеете об отсутствии диких зверей?

— Конечно, жалею!

— Однако при их свирепости…

— Свирепости, говоря с научной точки зрения, не существует, — возразил ученый.

— Ну уж извините, Паганель! — вмешался майор. — Вы никогда не заставите меня уверовать в полезность диких зверей. Какой от них толк?

— Какой толк? — крикнул Паганель. — Да они прежде всего, майор, нужны для классификации: все эти разряды, семейства, роды, виды…

— Велика польза, нечего сказать! — сказал Мак-Наббс. — Мне она не нужна. Будь я с Ноем в ковчеге во время потопа, я уж, конечно, воспрепятствовал бы этому неблагоразумному патриарху поместить в ковчег по паре львов, тигров, пантер, медведей и других зверей, столь же зловредных, как и бесполезных.

— Вы бы это сделали? — спросил Паганель.

— Сделал бы.

— Ну и что же? С зоологической точки зрения вы были бы неправы.

— Но отнюдь не с точки зрения гуманности, — ответил Мак-Наббс.

— Это возмутительно! — воскликнул ученый. — Я бы, наоборот, заставил Ноя взять с собой в ковчег и мегатериев, и птеродактилей, и вообще всех допотопных животных, которых мы, к несчастью, теперь лишены…

— А я вам говорю, — возразил Мак-Наббс, — что Ной прекрасно поступил, оставив их на произвол судьбы, если, конечно, они в самом деле жили в его время.

— А я вам говорю, — упорствовал Паганель, — что Ной поступил дурно и на веки вечные заслужил проклятия ученых.

Слушая этот спор Паганеля и майора о старике Ное, окружающие не могли не хохотать. У майора, никогда в жизни ни с кем не вступавшего в спор, вопреки всем его принципам происходили ежедневные стычки с Паганелем. Очевидно, ученый обладал особой способностью выводить его из равновесия.