Однажды вечером, когда все надежды были потеряны, Фонибхушон вошел в опустевшую спальню. В этот день, по случаю праздника в честь бога Кришны, на окраине села под большим навесом бродячие актеры разыгрывали перед многочисленными зрителями сцены из жизни Кришны. До слуха Фонибхушона доносились музыка и пение, приглушенные шумом дождя, который лил непрерывно с самого утра. Не зажигая света, одинокий человек сел у окна, форточка которого свободно висела на своих разболтанных петлях. Он не замечал, что в комнату попадает тяжелый влажный воздух, не прислушивался к дробному перестуку дождевых капель и к отдаленным голосам певцов. Стены комнаты украшали картины, изготовленные в художественной студии. Они изображали богинь Лакшми и Сарасвати. На вешалке висели готовые к употреблению полотенца и платки, блузки и сари из рубчатой ткани. В углу на маленьком трехногом столике стояла круглая бронзовая коробка с засохшим бетелем, собственноручно приготовленным еще Монималикой. На полках стеклянного шкафчика виднелись фарфоровые статуэтки, флаконы, графины из цветного стекла, великолепная колода карт, большие морские раковины и даже коробки из-под мыла. Все эти предметы, которые Мони собирала с детских лет, были расставлены с большой тщательностью. Та самая маленькая, изящная керосиновая лампа с крошечным круглым стеклом, которую она сама каждый день зажигала и ставила в стенную нишу, находилась и теперь на своем месте, но, уже потухшая и потускневшая, эта лампа была единственным немым свидетелем последних минут, проведенных Монималикой в своей спальне. Женщина ушла, без нее все казалось опустошенным; но каждая вещь, знавшая прикосновение ее рук, каждый безжизненный предмет, обласканный нежностью ее живого сердца, были историей Монималики, носили на себе неизгладимый отпечаток недавнего присутствия красавицы. Приди же, Монималика, приди! Своими руками зажги свою лампу и освети свою комнату! Встань перед зеркалом и одень свое осиротевшее сари! Твои вещи ждут тебя! Ни одна из них ничего от тебя не потребует, только приди и своею вечной юностью и неувядающей красотой возроди утраченное единение души своей с этой грудой покинутых тобою, разбросанных повсюду вещей! Вдохни жизнь в эти мертвые, неподвижные предметы! Беззвучный, горестный вопль неодушевленных, немых вещей, казалось, наполнял комнату и делал ее похожей на место сожжения умерших, оглашаемое рыданиями их близких.
В глубине ночи ливень в какой-то момент прекратился, а голоса певцов смолкли. Фонибхушон все в той же позе сидел у окна и глядел в непроглядную тьму, точно окутавшую весь мир. Ему представилось, будто перед ним раскрылись огромные, уходящие в небеса врата царства смерти; нужно только встать перед ними, закричать, позвать - и взору вновь предстанет то, что было потеряно навсегда. Разве не может на этой черной, как сажа, завесе вечности, на этом твердейшем пробном камне блеснуть золотой след утраченного счастья?.. Неожиданно размышления Фонибхушона прервал какой-то сухой, мерный стук, сопровождаемый позвякиванием металлических украшений. Казалось, этот звук поднимался по ступеням береговой лестницы.
Трепеща от возбуждения, Фонибхушон пытался пронзить тьму своим нетерпеливым взглядом - он вглядывался во мрак до боли в тяжело бьющемся сердце и полных страстного желания глазах, но ничего не мог различить. И чем больше он напрягал зрение, тем грознее сгущалась тьма, тем призрачнее становился мир. Природа, увидев непрошеного пришельца у входа в обитель смерти, торопливою рукой опустила еще один занавес перед его взором.
Поднявшись шаг за шагом на верхнюю ступеньку лестницы, звук двинулся по направлению к дому; затем, перед самым домом, остановился. В эту ночь сторож запер наружную дверь и ушел послушать праздничное пение. И вот на эту самую дверь посыпался град ударов, послышался звон женских украшений и стук каких-то твердых предметов. Фонибхушон не мог усидеть на месте. Пройдя через неосвещенные комнаты, он спустился по темной лестнице и подошел к двери. Она была заперта снаружи на замок. Фонибхушон что было силы начал колотить руками по двери и - от боли, а также от вызываемого им же шума - проснулся. Оказалось, что он во сне спустился с верхнего этажа. Тело его было покрыто испариной, руки и ноги - холодны, как лед, а сердце трепетало, подобно готовой угаснуть лампаде. Снаружи не доносилось ни единого незнакомого звука, только лил дождь, да сквозь его шум слышались голоса деревенских певцов, затянувших утреннюю песню.
Читать дальше