Роман Злотников - Трилогия «Арвендейл»

— И ковать тоже, — усмехнулся Ругир.

Назавтра он поднял Троя еще до рассвета.

Когда мальчишка выбрался из-под вороха старых тряпок, служивших ему одновременно и матрасом, и простыней, и одеялом, и подушкой, то обнаружил, что Ругир одет в какую-то непонятную одежду. Во-первых, она была сшита из совершенно неизвестной и никогда им не виданной материи, а во-вторых, по покрою очень сильно отличалась от того, что носили в деревне. Трой потер кулаками глаза и громко восхитился:

— Bay! Дядя Ругир, а что это на вас за порты и рубаха?

Ругир рассмеялся.

— Ну ты и сказал, парень, — порты… рубаха… слышал бы тебя грозный сеид Саббах!

— Какой Саббах? — не понял Трой.

— Неважно, — все так же смеясь, махнул рукой Ругир. — Запомни, эта одежда называется хирхах, ее шьют из кожи, снятой со спины иблиса, и носить ее имеет право только аль-харай, воин, осененный благодатью битвы. Понятно?

Трой глубокомысленно кивнул, почесал ухо и спросил:

— А кто такой этот иблиса!

— Не иблиса, а иблис, — поправил Ругир. — Это могучий Темный песчаных пустынь. Его сила равна силе сотни самых сильных воинов, а свирепостью он превосходит тигра-альбиноса, считающегося ужасом песков. Его когти могут в мгновение ока разорвать на мелкие кусочки самого большого соргала, шкура у которого такая толстая, что его можно жечь факелом, а соргал ничего не почувствует.

Трой вновь почесал ухо и спросил:

— И как тогда его убивают?

Ругир с серьезной миной нахмурил брови:

— О-о, это великий подвиг, на который способны только настоящие аль-харай… — Тут он не выдержал и рассмеялся: — А, впрочем, не знаю. Никогда не видел живого иблиса. Ладно, вставай, соня, пора заниматься.

Трой торопливо вскочил и, подбежав к двери, высунул нос на улицу:

— Но, дядя Ругир, дядя Тристан еще даже не затопил горн!

— Верно, — кивнул Ругир. — Но СЕЙЧАС мы начнем не с ковки. Так что умойся и пошли.

Восход солнца застал их на поляне, недалеко от той сосны, под корнями которой Трой вчера так славно провел время, пока остальные дети, пыхтя, старательно ползали по лесу в поисках грибов. Ругир осмотрелся и удовлетворенно кивнул:

— Отличное место. Здесь и начнем…

К первому снегу у Троя уже совсем перестали болеть кисти рук, он свободно делал по пять приседаний на каждой ноге, два раза отжимался на правой и один раз (правда, с трудом) на левой руке. А еще он мог держать палку в вытянутой левой руке от рассвета и «до тех пор, пока солнце не коснется вершины вон той сосны», полчаса висеть на ветке вниз головой и еще многое другое. Теперь в его пальцах постоянно вертелась пара вырезанных дядькой Мертулом дубовых шариков, которые он усердно жал и перекатывал, а на ступнях и запястьях болталось по свитому из железных прутков и обмотанному кожей (чтоб не терли) тяжелому браслету.

Мужики, которые поначалу одобрительно отнеслись к занятиям Ругира (Трой был известным озорником, и все надеялись, что после Ругировой «потехи» тому будет не до озорства), со временем начали хмуриться и неодобрительно коситься на Ругира. Уж больно чернолицый наседал на мальчонку. Но особенно Троя жалели женщины…

За два дня до праздника зимнего солнцеворота староста позвал к себе Ругира и, усадив его за стол, по обыкновению слегка прихрюкивая, завел разговор:

— Я это… мгум, чего думаю… зазря ты мальчонку такому учишь. Не дело это. Ну, мечом там махать или с луком управляться, это оно, конечно, понятно… места здесь неспокойные, сам помнишь, позапрошлой зимой… ну, потом частокол подправлять пришлось. Ну да это ладно… — Тут староста потерял нить разговора и замолчал.

Ругир выслушал старосту, молча протянул руку, взял кружку с угощением, отхлебнул ядреного самодельного эля, задумчиво причмокнул и поставил ее на стол.

— Зазря, говоришь?

— Ну, — облегченно кивнул староста, — это все ваши наемнические штучки, а нам здеся ничего такого не надобно. У нас деревня мирная, воюем токмо с Темными, а им все эти штучки да по веткам карабканья без разницы. Они только железа да серебра боятся.

— Понимаешь, староста, дело-то в чем, — задумчиво начал Ругир. — Ежели парнишка так здесь в деревне до седых волос и просидит, то оно конечно… тут ты прав. Да только сдается мне, у мальчонки другая судьба…

Староста нахмурился.

— Ты тут это… ребятам голову-то не мути. И так вся наша ребятня стонет, на ваши с парнем занятия глядючи.

Ругир усмехнулся.

— За это не бойся. И сам я никуда отсюда уходить не собираюсь, и парней на такое дело подбивать не буду. И вообще, как ты думаешь, староста, почему я за все эти годы никому и ничего не рассказывал о своей прошлой жизни. Ты же не думаешь, что мне нечего рассказать?