Шервуд Смит - Феникс в полете

Вздрогнув, Хрим сообразил, что не все, что он слышит, доносится до него из динамиков. Свирепым взмахом руки он заставил Дясила убрать звук – и теперь уже все слышали продолжающийся шум из-за люка. Дверь заскрипела и затрещала – с той стороны по ней стреляли из лучеметов. Хрим схоронился за спинкой своего кресла; остальные члены дежурной вахты тоже искали себе убежище, нацелив стволы на люк.

Шум стих. Теперь из-за люка доносилось только негромкое постукивание. В горле у Хрима пересохло от тошнотворного страха. Все это было слишком взаправдашним – вот она, та неизбежная участь, которой он ждал, пусть даже не признаваясь себе в этом, в бессонные ночные часы, о которых никто не знал.

И тут с грохотом, таким громким, что он на мгновение совершенно оглох, два языка иссиня-белого пламени прорвались через люк, забрызгав весь мостик каплями расплавленного металла. Хрим не удержался от вскрика, когда жидкий, липкий огонь шмякнулся ему прямо на лоб. Кто-то за его спиной пронзительно заверещал. Почти сразу же в образовавшиеся отверстия просунулись два крюка, впились в металл, крышка люка с протестующим скрежетом подалась наружу и исчезла, лязгнув о палубу. Двое пехотинцев, взвыв сервомоторами своих боевых скафандров, отшвырнули её куда-то дальше.

Почти твердый на вид луч из оружия, слишком тяжелого, чтобы держать его без помощи сервомоторов, прочертил пылающую борозду в палубе и уперся в и без того уже поврежденный пульт Аллювана, разом уничтожив все то, что с таким трудом чинили всего пару часов назад. Затем на глазах у оцепеневших Хрима и его команды луч пробежал обратно к державшему лучемет пехотинцу и прожег сквозное отверстие в палубе у его ног. Устрашающая, закованная в броню фигура медленно опустилась на колени. Еще через несколько секунд лучемет истратил заряд и смолк, оставив в палубе зияющую дыру с оплавленными краями. Пехотинец оставался коленопреклоненным.

Второй пехотинец в проеме люка продолжал неподвижно стоять, полуопустив свой лучемет. Несколько секунд никто не шевелился, и тогда Хрим трясущимися руками навел свой лучемет ему прямо в забрало и нажал на спуск. Некоторое время зеркальный дайпласт выдерживал разряд, потом пехотинец начал заваливаться на спину.

Теперь на мостике снова воцарилась тишина, если не считать шипения и треска коротких замыканий в повторно развороченном пульте и стонов кого-то сильно обожженного. Хрим не решался выходить из-за своего укрытия, с опаской вглядываясь в фигуры лежащих панархистов. Никто не шевелился. Выждав еще немного, он выпрямился и подошел к тому пехотинцу, что лежал навзничь – палуба вокруг второго оставалась слишком горячей, чтобы по ней ходить. По наблюдавшим за этим рифтерам пробежал ропот, когда Хрим, поколебавшись секунду, поднял башмак и уперся пяткой в забрало лежащего. Потемневший от жара дайпласт подался, и стальная шпора провалилась внутрь.

Кровь медленно сочилась из раны от Хримовой шпоры на лице панархиста, а еще из глаз, из носа, рта, даже из пор. Лицо убитого было ярко-красным от жестокого ожога, и из трещины в забрале тянуло кислым рвотным запахом. Они, наверное, схлопотали это при взрыве «Кориона». Невыразимая тяжесть свалилась с души Хрима, и жуткое, унизительное ощущение беспомощности исчезло, не оставив и следа. Хрим оглянулся на экран – там как раз вырвался из пусковой трубы очередной гиперснаряд. Значит, панархисты облажались и там.

Потом он оглянулся на то, что осталось от оборонявшего мостик расчета. Почерневшие трупы, спекшиеся в единую массу с покореженной чудовищным жаром броней; из трещин в обугленной плоти сочилась густая красная жижа. Только на нескольких из лежащих пехотинцев виднелись следы лучеметных разрядов – некоторые из них, возможно, были даже еще живы, хотя Хрим сомневался, что они протянут долго. Замысловато выругавшись, он уставил лучемет в треснувшее забрало неподвижного пехотинца и нажал на спуск.

Краем глаза Хрим уловил какое-то движение. Он поднял взгляд и уставился прямо в лицо Норио. Широко раскрытые глаза темпата казались безумными, и на мгновение Хрим увидел в них собственное отражение – кроваво-красное от пылающего в шлеме поверженного пехотинца огня, окутанное дымом и сладкой вонью горелого мяса. Достаточно кошмарное зрелище; во всяком случае, его хватило, чтобы Хрим очнулся от охватившего его помрачения.

Он снял палец с курка и медленно выпрямился. В наступившей неестественной тишине он услышал дыхание Норио и собственный тихий смех.