Ким Робинсон - Дикий берег

– Да. Но здесь нет прибрежных поселений, значит, вы или с юга, или с севера.

– Почем вы знаете, что здесь нет поселений?

Он улыбнулся совсем как мы, только получилось гадко.

– Мы ведем наблюдение.

– Шпионы, – сказал я. – Подлые шпионы. Как вам не стыдно? Вы моряк. Неужели вам не совестно напасть туманной ночью на безоружных моряков. Вы перебили их всех, ведь они не сделали вам ничего плохого.

Я держался, чтобы снова не разреветься. Я был очень близок к слезам и потому распалял свою злость.

Капитан скривил губы, словно ему в рот попало что-то кислое.

– Уж безоружными-то вы не были. С вашей лодки дали по нам несколько залпов и ранили одного человека.

– Хорошо.

– Ничего хорошего. – Он покачал головой. – К тому же я подозреваю, что ваши спутники доплыли до берега. Иначе бы мы их нашли.

Я вспомнил про двойку, которую мы тянули на буксире, и мысленно помолился.

– Пожалуйста, отвечайте на мой вопрос. Вы из Сан-Диего?

Я помотал головой:

– Из Ньюпорт-Бич.

– Ясно. – Он записал. – Но вы возвращались из Сан-Диего?

Главное – говорить неправду. Я сказал:

– Мы возвращались в Сан-Клементе и проскочили в тумане.

– Проскочили Сан-Клементе? Но это в нескольких милях севернее.

– Я же сказал, мы проскочили.

– Но вы двигались на север.

– Мы поняли, что промахнулись, и повернули назад. В тумане трудно понять, где ты.

– А зачем вам было выходить в море?

– А как по-вашему?

– Вы хотите сказать, чтобы избежать наших патрулей? Однако мы не мешаем прибрежному сообщению. Что вам было нужно в Сан-Клементе?

Я быстро соображал, стараясь не подавать виду.

– Ну… мы везли японцев посмотреть на старый город.

– Японцы не высаживаются на берег, – отрезал капитан.

Таки я его поддел!

– Еще как высаживаются, – сказал я. – Вы так говорите, потому что вам положено их не пускать. Но они все равно высаживаются, и вы это отлично знаете.

Он воззрился на меня, потом заговорил с другими офицерами по-японски. Я первый раз обратил внимание, что слышу чужую речь. Это было странно, как будто они снова и снова повторяют пять-шесть звуков, так быстро, что это и речью-то быть не может. Однако они явно говорили, потому что офицеры жестикулировали и согласно кивали, а капитан приказывал, быстро и непонятно. Сильнее, чем цвет кожи и разрез глаз, их невнятная речь убеждала меня, что эти люди пришли из другого полушария и что я отличаюсь от них куда больше, чем от жителей Сан-Диего. Мысль эта меня испугала, а когда капитан обернулся ко мне и снова заговорил по-английски, это прозвучало вроде как не взаправду, словно он произносит звуки, которые сам не понимает.

Он что-то записал и спросил:

– Сколько вам лет?

– Не знаю. Отец не помнит.

– Ваша мать не помнит?

– Мой отец.

Он явно удивился:

– И больше никто не знает?

– Том говорит, мне шестнадцать или семнадцать. Том…

– Сколько людей было с вами в лодке?

– Десять.

– Сколько людей живет в вашем поселке?

– Шестьдесят.

– Шестьдесят человек в Ньюпорт-Бич?

– Я хотел сказать, сто шестьдесят. – Я запутался в своей лжи.

– Сколько людей живет в вашем доме?

– Десять.

Он наморщил нос и опустил планшетку.

– Можете вы описать японцев, которые высадились в Ньюпорт-Бич?

– Они были в точности как вы, – отвечал я со всей возможной искренностью. Он прикусил губу.

– И они были в лодке, которую мы потопили?

– Верно. А почему вы их не задержали, когда они прибыли на корабле, таком же большом, как ваш? Ведь это ваша работа?

Он сердито отмахнулся:

– Не всякой высадке можно помешать.

– Особенно если вам платят, чтобы вы не мешали? Он снова сделал кислую мину. Меня затрясло еще сильнее, и я закричал:

– Вы говорите, что охраняете берег, а на самом деле вы только бомбите наши рельсы и убиваете нас, когда мы плывем… когда мы просто плывем домой… – И вдруг я снова разревелся в голос. Я ничего не мог с собой поделать. Мне было холодно, и Том погиб, и голова раскалывалась на части, и я больше не мог выносить этого японца с его вопросами. Я обхватил голову руками.

– Еще болит? Ну-ка ляг и отдохни. Надо будет перенести тебя в лазарет.

Он взял меня за плечи и помог лечь под наклонный борт. Офицеры подняли мне ноги и закутали их в одеяло, отодвинув планшетку, которую капитан положил на скамью. Мне было так худо, что я даже не брыкался. Руки у капитана были маленькие и сильные; как ни странно, они напомнили мне о Кармен Эглофф, и я чуть было снова не разревелся, но тут я заметил на левом безымянном пальце у капитана перстень. Он был массивный, золотой, с большим красным камнем. Вокруг камня шли буквы, мелкие, сразу не прочтешь. Однако рука с кольцом на мгновение замерла перед моими глазами, и я сумел разобрать: «Анахаймская школа, 1976».