Ким Робинсон - Дикий берег

В этот раз Том собрался с силами и завел разговор:

– Ты начал писать в книге, которую я тебе дал?

– Нет, Том, даже не открывал. Не знаю, как к этому и подступиться.

– Я говорил серьезно. – Он смотрел прямо на меня. Глаза его, несмотря на слабость, сохраняли былую строгость.

– Я понял. Но как писать? Да я и толком не знаю, как слова пишутся.

– Как пишутся, – скривился Том. – Велика важность. Шесть сохранившихся подписей Шекспира написаны четырьмя различными способами. Помни это, когда будешь тревожиться о том, как правильно писать. И грамматика тоже никому не нужна. Просто пиши, как рассказывал бы. Ясно?

– Но, Том…

– Не знаю никаких «но». Зря что ли я учил тебя читать и писать?

– Не зря, но мне нечего писать. Это ты мастер рассказывать истории. Вроде той, где ты встретил самого себя, помнишь?

Он смутился.

– Ну, где ты подобрал самого себя на обочине, – напомнил я.

– Ну да, – медленно отвечал старик, глядя в стену.

– Это правда было, Том?

Ветер. Старик, не поворачивая головы, повел глазами в мою сторону:

– Было.

Ветер присвистнул от изумления – фью! Том долго молчал, потом вздрогнул и заморгал. Я понял, что он потерял нить разговора.

– Поразительно, как ты помнишь все, что было так давно, – сказал я. – Все, что ты рассказывал. Я так не могу. Не помню даже, что говорил на прошлой неделе. Вот еще одна причина, по которой мне не удастся написать книгу.

– Ты пиши, – приказал Том. – Начни писать, и все вспомнится. Напряги память.

Он замолк, некоторое время мы оба вслушивались в завывания ветра. Старик стиснул покрывавшую его ноги простыню, скомкал в кулаке. Край простыни был разлохмачен.

– Болит? – спросил я.

– Нет.

Однако он продолжал мять простыню и смотрел в стену, мимо меня. Вздохнул раз, другой.

– Ты ведь думаешь, что я очень стар?

Голос его звучал чуть слышно. Я уставился на него:

– Ну конечно, ты очень стар.

– Да, прожил целую жизнь в прежние времена; в тот день мне было сорок пять, а сейчас, выходит, сто восемь, верно?

– Конечно, ты это знаешь лучше других.

– И, видит Бог, на столько выгляжу.

Он с силой втянул воздух, задержал в груди, выдохнул. Я подумал, что с моего прихода он ни разу не кашлянул – видать, сухой воздух пошел ему на пользу. Я уже собирался об этом сказать, когда он заговорил снова:

– А что, если нет?

– Если что «нет»?

– Что, если я совсем не такой старый?

– Не понимаю.

Он вздохнул, заерзал под простыней. Закрыл глаза и не открывал так долго, что я подумал было, он спит. Снова открыл.

– Я хочу сказать, что… Что немного накинул себе годков.

– Но… но как же это?

Блестящие карие глаза смотрели на меня умоляюще.

– Генри, в день взрыва мне было восемнадцать. Я впервые говорю тебе как есть. Должен сказать, пока есть такая возможность. Осенью я должен был ехать в тот разрушенный университет на обрыве, который мы с тобой видели на юге, а на лето отправился в горы. Там я был, когда это случилось. Мне было восемнадцать. Так что теперь мне… мне…

Он моргнул несколько раз кряду, затряс головой.

– Восемьдесят один, – сказал я пересохшим, как ветер, голосом.

– Восемьдесят один, – задумчиво повторил он. – Это все равно очень много. Но в то время я только рос. Все остальное – выдумки. Я хотел сказать тебе об этом, покуда жив.

Я глядел на него, глядел; встал, заходил по комнате, остановился в ногах кровати и снова уставился. Мне никак не удавалось удержать его лицо в фокусе. Он, опустив глаза, смотрел на пятнистые старческие руки.

– Я просто подумал, что тебе надо знать, как я поступил, – сказал он виновато.

– Как ты поступил? – отупело переспросил я.

– Не понимаешь? Вижу, не понимаешь. Ну… важно, чтобы рядом был человек, который жил в прежние времена, хорошо их знает…

– Но если ты на самом деле тогда не жил!

– Выдумал. И к тому же я тогда жил. Жил в прежние времена. Не так долго, и мало что понимал тогда, но жил. Я не врал напропалую. Просто приукрашивал.

Мне по-прежнему не верилось.

– Но зачем? – вскричал я.

Он молчал долго-долго. Ветер воем выражал мою растерянность.

– Как бы тебе объяснить, – устало отвечал старик. – Может, чтобы сохранить все стоящее, что было в нашем прошлом? Чтобы поддержать наш дух. Как эта книга. Неизвестно, было все на самом деле или не было. Может, Глен Баум обогнул земной шар. А может, Уэнтуорт выдумал все, не выходя из своей мастерской. Главное – раз книга есть, значит, описанное в ней произошло. Американец обогнул земной шар. Она нужна нам, даже если все в ней – ложь. Понимаешь?