Ким Робинсон - Золотое побережье

Неожиданно Джим замечает, что от этой котловины ведет всего одна тропа – та самая, вдоль ручья, по которой они поднимались. Дальше пути нет.

– Так мы что, остановимся здесь?

– Не-а. Вон там, – Таши указывает на запад, – Драконий перевал. Туда мы и пойдем.

– А где тропа?

– Я же говорил, что перевал не пользуется особой популярностью.

И тут до Джима доходит.

– Так ты что, хочешь сказать, что на этом твоем так называемом перевале нет даже тропы?

– Совершенно верно.

– М-м-да…

Они снова вскидывают рюкзаки и начинают карабкаться по склону. Становится жарко. Джим сильно подозревает, что обе его пятки стерты до крови, лямки рюкзака режут плечи. Вслед за Ташем он поднимается по извилистой морене; тысячи лет назад здесь был ледник, а сейчас – царство камней, камней разбитых и перемолотых, иногда – чуть не в щебенку. Время от времени Таш и Джим делают остановку, чтобы отдохнуть и осмотреться. Далеко на востоке проглядывает Оуэнс-вэлли, а за ней – Уайт-Маунтинс, белые горы.

И снова вверх. Чтобы меньше скользить по осыпи, Джим идет за Ташем след в след. Левая-правая, левая-правая, из-под ног сыплются камни… все его мысли сосредоточены на этих шагах, на этих камнях. Совершенно ясно, что такой вот трудный, нескончаемый подъем – идеальная метафора жизни. Два шага вперед, на один шаг съехал. Выбрать дорогу получше и – вверх, по жестким, неустойчивым обломкам гранита, испещренным пятнами лишайника – светло-зеленого, желтого, красного, черного… Высокая цель вроде бы и рядом, рукой подать, но достичь ее невозможно. Да, почти идеальная, очищенная от всего лишнего модель жизни – жизнь, сведенная к движению. Выше и выше. Небо из голубого стало темно-синим, в нем висит раскаленный сгусток огня.

Подъем продолжается. Монотонное повторение шагов, каждый из которых отзывается острой болью в пятках, превращает мозг Джима в крошечную точку, сводит все его чувства к зрению и кинетическому ощущению тела. Ноги, бедра, все словно резиновое. В какой-то момент он замечает, что уже целые полчаса не думал ни о чем, кроме ног и камней под ногами. Он ухмыляется и тут же вновь сосредоточивает все свое внимание на неверной, уходящей из-под ног осыпи. Ветра нет, слышны только шаги и тяжелое дыхание.

– Почти дошли, – объявляет Таши.

Джим удивленно вскидывает голову; слева и справа тянутся, уходя за горизонт, вереницы огромных пиков, а прямо перед ним – склон, прямо ведущий к гребню, ко впадине между двух гор.

– Как ты себя чувствуешь? – интересуется Таши.

– Великолепно, – вполне искренне отвечает Джим.

– Молодец. А то некоторые плохо переносят высоту.

– Мне тут нравится.

Их обоих охватывает предвершинная лихорадка; у Джима пересохло в горле, он ловит воздух широко открытым ртом, но все равно упорно не отстает от прибавившего темп Таша. И вот наконец гребень, они стоят в широкой седловине, сложенной из огромных, неровных глыб розоватого гранита. По виду этот гребень – широкий тракт, тянущийся с севера на юг, густо уставленный сторожевыми башнями пиков; отдельные его участки зазубрены, как пила, кое-где на запад и восток ответвляются другие, меньшие гребни. На западе горы уходят далеко за горизонт.

– Господи, – благоговейно шепчет Джим.

– Вот здесь и позавтракаем, – Таши скидывает рюкзак, стаскивает с себя пропотевшую рубашку, раскладывает ее на солнце, сушиться. В воздухе – ни ветерка, ни дуновения; в небе – ни облачка. Идеальный сьерра-невадский день.

Они сидят и едят, и греются, как выползшие на камень ящерицы. Медленно поворачивается огромный шар Земли. Нарезая сыр, Джим поранил палец; он сует его в рот и не вынимает, пока не перестает сочиться кровь.

Покончив с едой, они надевают рюкзаки и начинают спускаться по западному склону. С этой стороны круче, а Таши выбирает еще более крутой путь, узкую неровную расселину. Они спускаются по камину – так, оказывается, следует именовать эту щель, – упираясь руками в стенки, ставя ноги на ежесекундно грозящие вывалиться обломки. При всех своих стараниях быть осторожным, Джим роняет камень чуть не на голову Таша – к полному того возмущению. А еще Джим сильно расшибает задницу. И если раньше он стирал себе пятки, то теперь, при спуске, страдают пальцы ног. Камин выходит на пологий склон, за которым виднеется небольшое, в каменных берегах, ледниковое озеро. Цвет воды потрясающий, по краю – аквамарин, а в центре – кобальт.

Они пьют из озера, долго и жадно. Время уже к вечеру.