Герберт Уэллс - Под ножом

«Что, если я умру?» Мысль эта возвращалась ко мне все время, пока я шел домой от Гаддона. Вопрос этот, конечно, носил чисто личный характер. Волею судеб серьезные беспокойства женатого человека не имели ко мне никакого отношения, и я очень хорошо знал, что лишь очень немногие из моих близких друзей сочтут своим долгом горевать по этому поводу. Я был изумлен и даже, может быть, несколько растроган, когда еще раз мысленно перебрал всех, которые ответили бы этому требованию. Их было мало! Во время этой прогулки от дома Гаддона все обстоятельства представлялись мне как-то особенно ярко. Вот, например, друзья моей юности: я только сейчас понял, что наша дружба и любовь — традиция, которую мы не без труда поддерживали. Или взять хотя бы моих соперников и помощников по карьере: я полагаю, что был должно быть хладнокровен и демонстративен: одно заключает в себе другое. Я склонен думать, что умение дружить тоже физическая способность. Было время, когда я сам достаточно горько переживал потерю одного друга; но когда я возвращался домой в этот день, эмоциональная часть моего воображения была как бы в полузабытье. Я не чувствовал жалости к себе, не жалел своих друзей и не представлял их себе отталкивающими меня. Меня заинтересовало дремотное состояние моих чувств, что несомненно являлось следствием моего упадочного физического состояния. Конечно, и мысли соответствовали настроению. Однажды как-то, в дни моей юности, я совершенно неожиданно потерял много крови. Жизнь моя была на волосок от смерти. Сейчас мне вспомнилось, что тогда все мои страсти и привязанности куда-то испарились, осталась только спокойная покорность и жалость к себе. Прошло много недель. Прежде чем желания, стремления и все сложные духовные переживания человека снова вернулись ко мне. Мне казалось, что истинное значение этого оцепенения было результатом постепенного ускользания от мучительных удовольствий, переживаемых человеком-зверем. Это уже было доказано. Доказано безусловно, что высшие эмоции, духовные переживания, даже самые нежные ласки любви развиваются из желаний и страха простого животного. В этой упряжи находится умственная свобода человека. Может быть, когда приближается смерть и наша возможность действовать уменьшается, этот сложный рост уравновешенных импульсов, склонностей и отвращений, которые вдохновляют наши поступки, исчезают вместе с ней. Что же остается?

Неожиданное столкновение с мальчишкой из мясной лавки вернуло меня к действительности. Оказывается, я очутился на мосту, пересекающем канал Риджент-парка, параллельный зоологическому саду. Мальчик в синем костюме смотрел через плечо на черную баржу, подвигающуюся очень медленно. Баржу тащила изможденная белая лошадь. Нянька вела трех счастливых ребятишек через мост. Деревья были ярко-зеленые! Надежды весны еще не успели покрыться летней пылью; небо, отраженное в воде, было светлое и чистое. Только длинные волны, как дрожащие черные полосы, нарушали чистоту неба, отраженного в воде, когда проходила баржа. Легкий ветерок был чрезвычайно приятен; но он не трогал меня, как когда-то раньше весной.

Неужели это мрачное настроение и тоска были предупреждением чего-то недоброго? Странно, что я мог рассуждать и стройность моего мышления не нарушалась, так по крайней мере казалось мне самому. Ощущение, охватившее меня, было скорее больше похоже на спокойствие, чем на грусть. Были ли у меня какие-нибудь основания для того, чтобы верить в предчувствие смерти? Разве человек, близкий к смерти, инстинктивно отдаляется от фактов и чувств еще до того, как ее холодная рука коснется его? Я чувствовал себя отделенным, изолированным от жизни и не испытывал при этом никакого сожаления. Дети, накопляющие силу и жизненный опыт, сторож, обменивающийся малозначущими фразами с прохожими, молодая мать, юная пара, занятая друг другом, мелькнувшая мимо меня, деревья, посаженные вдоль дороги, повернувшие свои полные мольбы листья к солнцу, легкое движение ветвей — когда-то и я был частью всего этого, но сейчас я с этим почти покончил!

Вскоре я почувствовал усталость и тяжесть в ногах. Было жарко, и я свернул в сторону, чтобы сесть на один из зеленых стульев, выстроившихся вдоль дорожки. Спустя минуту я уже погрузился в сон, и поток моих мыслей смыло видение жуткого разрушения. Я все еще сидел на стуле, но мне казалось, что я уже умер, тело мое разложилось, высохло, один глаз (так мне казалось) выклеван птицами.