Николай Томан - В созвездии трапеции [сборник]

Урусов хорошо понимает, что Холмский специально демонстрирует ему свою память и характерный юмор физиков, но делает вид, что это его не удивляет.

— А сегодня, — продолжает Холмский, — в журнале «Успехи физических наук» прочел твою статью…

— О кварках? — спрашивает Урусов.

— Да, о кварках. Ты, значит, не допускаешь, что они могли бы быть наиболее элементарными из всех известных нам физических объектов?

— Я вообще считаю, что гипотеза кварков в том виде, в каком она находится сейчас, лишь очень примитивно отражает какие-то фундаментальные и пока непонятные нам закономерности ультрамалых масштабов материи. К тому же многочисленные попытки экспериментаторов обнаружить кварки не увенчались успехом.

— Однако многим ученым они все еще представляются простейшими, объектами унитарной симметрии. Как из нуклонов можно построить любые атомные ядра, так и из кварков легко конструируются все сильно взаимодействующие частицы.

— А как же быть со слабо взаимодействующими частицами? Такими, как мюоны, электроны и нейтрино. Уж их-то из кварков никак не соорудишь. В общем, для меня кварки остаются пока гипотетическими объектами. Ну, а что думали об этом твои цюрихские коллеги?

— Разное… — рассеянно отвечает Холмский и умолкает, энергично массируя ладонью лоб.

А когда Урусов уже решает, что он устал от такого трудного для него разговора, Михаил Николаевич продолжает:

— Доктор Роджер, например, считал, что в области ультрамалых пространственно-временных масштабов само понятие частицы несостоятельно…

— Потому, что энергия, связанная с взаимодействием частиц, окажется в этом случае намного больше энергии, которая соответствует их массе покоя? — живо перебивает Холмского Урусов. — Согласен с доктором Роджером, все это действительно так. Ну, а если отказаться от понятия частицы, разрушатся ведь все основы математического аппарата современной теории поля. Как же быть с этим?

— Придется как-то примириться, — улыбается Холмский, очень довольный, что почти без затруднений беседует с Урусовым на столь сложную тему. — Кто-то из моих цюрихских коллег… Не могу вот только вспомнить— кто? утверждал, что в изображаемой нами картине микромира возникают и исчезают не только поля и частицы, но не остаются нейтральными и пространство и время. Он не сомневался, что в глубинах микромира пространство и время вовсе не подмостки, на которых частицы-актеры разыгрывают свои роли. Они и сами являются действующими лицами.

— А что ты думаешь — вполне возможно! — восклицает Урусов. — А тебе вот что надо бы сделать: сесть за стол да и записать все это и вообще все, что вспомнишь о происходившем там у вас в последние дни.

Возвращаясь от Урусова, Холмский ни на мгновение не сомневался, что теперь он если и не все, то многое окончательно вспомнит и обязательно запишет.

Подъехав к дому, он отпустил машину и торопливо, не ожидая лифта, поднялся на свой этаж. От волнения долго не мог вставить ключ в замочную скважину. Но вот дверь распахнута. Не проверив, защелкнулся ли замок, Михаил Николаевич спешит в свой кабинет. Сбрасывает с письменного стола книги, журналы, газеты. Выхватывает из ящика кипу бумаги и, не найдя ручки, хватает карандаш, торопясь поскорее записать то, что начало всплывать в его памяти.

Радуясь и не веря своим глазам, он торопливо пишет несколько минут, без особого труда вспоминая нужные формулы. Но тут ломается карандаш… С проклятиями он бросает его на пол и снова начинает искать ручку. Да вот же она, в боковом кармане пиджака!

Нужно поскорее продолжить запись. Что такое тут, однако?

Он подносит лист к глазам и с трудом разбирает написанное, не узнавая собственного почерка…

И сразу возникает сомнение: а верно ли все это? Откуда во второй формуле греческая буква «тета»? Должна ведь быть «тау»! И корень квадратный не в числителе, а в знаменателе. А почему здесь «постоянная Планка»?

«Нет, что-то тут не так. Явно не так!..»

Холмский в ярости комкает бумагу, бросает под стол. Устало вытирает пот со лба. Теперь он уже не в состоянии не только писать, но и связно думать. Сидит некоторое время неподвижно, откинувшись на спинку кресла, отбросив голову назад. Потом встает, расслабленной походкой идет к дивану и почти падает на него.

Снова бешеное мелькание зигзагов осциллограммы перед закрытыми глазами и звенящий в ушах, давящий гул напряженно работающего ускорителя.