Николай Томан - В созвездии трапеции [сборник]

Когда Евгения Антоновна уже подходит к двери, Александр Львович неожиданно спрашивает ее:

— А телефона академика Урусова нет ли у вас с собой?

— Я и так его помню, Александр Львович. Запишите, пожалуйста.

И она диктует ему телефон Олега Сергеевича.

— Они, значит; большие друзья с Михаилом Николаевичем?

— Да, еще со студенческой скамьи.

— Нужно, значит, обязательно встретиться с этим Урусовым.

И он в тот же день звонит академику. У Олега Сергеевича какие-то срочные дела, но, узнав, что с ним говорит профессор Гринберг, лечащий его друга Холмского, он решает отложить все на завтра и встретиться с Александром Львовичем в удобное для него время.

— Если не возражаете, я тотчас же выеду к вам? — предлагает доктор Гринберг.

Александр Львович приезжает к Урусову спустя полчаса. Знакомясь, они почтительно жмут друг другу руки. Огромный, широкоплечий, бородатый академик почти вдвое выше доктора Гринберга. Ему даже неловко своего богатырского роста, и он торопится поскорее усадить Александра Львовича в кресло.

— Ну, как дела у Михаила Николаевича? — спрашивает он, предлагая гостю сигареты.

— Спасибо, я не курю, — мотает головой доктор Гринберг. — А у Михаила Николаевича все идет вполне нормально. Но, как я понимаю, этого нормального хода теперь недостаточно.

— Совершенно верно, Александр Львович. Вам, наверное, уже известно…

— Да, известно. Слышал собственными ушами, что они там говорят.

— «Голос Америки»?

— Нет, я обхожусь без помощи чужих голосов. Для того чтобы быть в курсе мировой науки в области психиатрии, мне приходится читать в подлинниках немецких, французских и английских авторов. Так что вы понимаете.

— Да, конечно, Александр Львович. Мне, значит, не нужно ничего вам объяснять?

— Кое-что все-таки придется. Хотелось бы знать, хотя бы в самых общих чертах, — в чем заключался этот эксперимент в Цюрихе, закончившийся такой катастрофой? Да, и имейте в виду, что элементарное представление о современной физике я имею. В частности, об элементарных частицах.

— Ну, тогда это значительно облегчает задачу нашего взаимопонимания, — улыбается академик Урусов. — А что касается эксперимента, производившегося в Международном центре ядерных исследований, то об этом мы можем только догадываться. Имея возможность с помощью нового ускорителя сообщить заряженным частицам небывалую в предыдущей практике энергию, экспериментаторы надеялись проникнуть за пределы радиуса ядерных взаимодействий. Он равен примерно десяти в минус тринадцатой степени сантиметра. А новый сверхмощный ускоритель позволял прозондировать пространство, составляющее уже минус шестнадцатую степень сантиметра. Тут-то и предполагалось обнаружить нечто принципиально новое… Возможно, им это и удалось, но, к сожалению, слишком уж дорогой ценой.

— Михаил Николаевич может, значит, и не объяснить, что же все-таки им удалось там обнаружить?

— Да, весьма вероятно, — задумчиво покачивает головой академик Урусов. — Зато он сможет сообщить нам о ходе эксперимента, о каких-то своих догадках и тех предварительных результатах, которые были получены перед катастрофой. Ну, а у вас есть какая-нибудь надежда ускорить окончательное выздоровление Холмского?

— Теперь есть, но с вашей помощью.

— С моей?

— Да, именно с вашей. У нас с Евгенией Антоновной нет больше сомнений, что Михаил Николаевич слушает радио, когда остается дома один. И он, конечно, хорошо понимает всю сложность теперешней ситуации.

— А нельзя разве убрать радиоприемник?

— Нет, теперь этого делать нельзя. Это сразу же его насторожит, и он просто потребует, чтобы мы сообщили ему истинное положение. Скорее всего, он не полностью вспомнил английский, значит, не все понимает в их передачах. Ну, а мы стараемся ничем его пока не тревожить и делаем вид, что у нас нет ни малейших оснований к беспокойству. Всякое волнение может лишь ухудшить его состояние. Если бы ситуация не была столь необычной, память его уже восстановилась бы. А пока все осложнено… Даже в том случае, если бы он и не слушал иностранных передач, не понимает разве, как важно восстановить картину происшедшего? И думается мне, что именно этот страх, боязнь не вспомнить всего, буквально парализует его…

— Да, я это понимаю, доктор, — вздыхает академик Урусов. — Но вы ведь, кажется…

— Да, я наметил тактический прием, который должен привести нас к победе. Военную хитрость, обходный маневр, так сказать. И моими союзниками в этой операции будете вы, дочь Холмского Лена и, может быть, даже киностудия, на которой она работает.