Николай Бондаренко: Космический вальс

Я приготовился уговаривать и совсем не ожидал, что девушка сразу согласится и охотно последует за мной. Она лишь попросила:

- Недолго, ладно? Максим Николаевич будет искать...

- Максим Николаевич?..- Я даже остановился. Совсем выпустил из виду, что Юлия может быть не одна.

- Максим Николаевич,- объяснила она,- друг моего брата. А мой брат там,- Юлия кивнула на памятник, который ясно белел позади.- Максим Николаевич - археолог. Поможем ему откопать что-нибудь этакое?

Я кивнул.

- Конечно, поможем. Только потом. Когда я вас напишу.

В развалинах я сразу нашел подходящее место, удобно усадил Юлию, чтобы она быстро не устала, установил этюдник, укрепил холст и выдавил на палитру разноцветные башенки красок.

Набросал рисунок и взялся за кисть. В такие минуты кисть напоминала мне клоуна-акробата, то и дело меняющего свои одежды. Но сейчас я подумал об этом вскользь - слишком серьезной и ответственной была работа.

Лицо девушки светилось, линии тела сочетались удивительно плавно. Я вдруг испугался, что не смогу передать этого свечения и всех этих линий, и заволновался, и все медленней стал смешивать и наносить краски. Ну конечно, догадался я, причина в молчании, которое в данном случае не укрепляет нечаянный зыбкий контакт и, быть может, подвергает сомнению то, что установилось...

- Пожалуйста, расскажите о себе,- попросил я Юлию.

Девушка охотно отозвалась, но что она говорила, я не улавливал. Наверное, потому, что не вникал в смысл ее слов, а просто слушал, думая о точности мазков и цветовых соотношений.

Времени, должно быть, прошло немало. Я слишком увлекся и не услышал вопроса. Юлия спросила громче:

- Долго еще? Оторвитесь, пожалуйста!

- Нет, нет. Самую малость.

- Пора! Максим Николаевич беспокоится. Лучше потом.

- Еще немного, прошу вас. Потом больше не потревожу.

Юлия, вздохнув, согласилась, но тем не менее опечалилась. Спрашивать еще о чем-то не было смысла, и набросок будущей картины я заканчивал молча. Главное передать удалось. Ну а детали я запомнил - восстановить их будет нетрудно.

Наконец я поблагодарил девушку и позвал взглянуть на полотно.

- Неужели это я? Не может быть!

Дальше произошло совсем неожиданное: Юлияменя поцеловала!

- Просто не верится,-сказала она,-что этот живой рисунок создал человек.

- Мои работы слишком скромны. А над картиной еще предстоит поработать...

- Никто не разубедит меня в могуществе человека. Все он может!

Я усмехнулся.

- Вы так говорите, как будто сами не человек.

- Не смейтесь. Иногда мне действительно это кажется. Что-то сковывает меня, в памяти какие-то провалы...

- Всех нас что-то сковывает и все мы обязательно что-то должны забывать. Без этого не возникнет желания преодолевать, исчезнет развитие.

- Нет-нет, не то... Знаете, я влюблена в людей. Добрые, талантливые, великие существа! Все понимают и на все сразу же отзываются... Вот вы, например... Что вы о себе знаете? Вы даже и не цените свой талант.

- Ценю.

- Все равно не так. И еще. Меня не покидает странное чувство: я ощущаю свободу, а пользоваться ею не могу... Мне хочется петь песни и объясняться в любви, а что-то держит, что-то не пускает...

- Вы поэт,- тихо сказал я и бережно сжал ее голубоватые пальцы. Во мне просыпалось большое необъяснимое чувство, которое, боюсь, называется любовью...

- Поэт?-переспросила Юлия.-Может быть...

Но не только поэт. Есть что-то другое. Не знаю что...

Я коснулся губами нежной, прохладной щеки девушки. Она ответно поцеловала меня в висок и сказала:

- Это мне и нравится больше всего. Раскованность и целомудрие. Мы верим друг другу, мы не можем жить друг без друга!.. А теперь пойдемте,-потянула меня за руку.- Максим Николаевич ждет.

Собранный этюдник я повесил через плечо, а сумку с провизией и красками отняла Юлия. Так и не удалось мне все свое нести самому - девушка ни за что не соглашалась отдать довольно тяжелую сумку и весь путь до археологического домика ни разу не отдохнула.

Когда я увидел Максима Николаевича, мною овладело странное, противоречивое чувство. С одной стороны, этот сильный мужчина с мужественными чертами лица и открытым взглядом мне сразу понравился - я почувствовал к нему симпатию; с другой же стороны - что-то во мне воспротивилось. Я весь вспыхнул, не смог утаить безрассудной ревности; к счастью, они ничего не заметили.

Песок я отгребал механически, напряженно наблюдая боковым зрением за Юлией. Лучи солнца играли в пушистых прядях ее шелковистых волос, и сам я чувствовал себя маленьким, счастливым лучиком, который с радостью запутался в нежданных тенетах... Однако созерцание Максима Николаевича, его напряженной фигуры, порывистых движений возвращало меня в реальность, наполняло горечью и досадой. Даже в тот момент, когда рухнули своды, я успел заметить, что Юлия прежде всего бросилась к нему...