Николай Бондаренко - Вот Человек !

Бо совсем расхандрился. Не хочется ему спускаться в подземелье, таскать неподъемные тачки с рудой. Никому не хочется, но для Бо этот труд особенно мучителен - он привык к умственной работе, и мышцы у него вялые, слабые, остро болят, ночами он стонет.

Филипп бодрится, не показывает виду. Но охота ли ему дышать пылью, поднимать тяжести, ворочать лопатой?.. И все из-за меня. Не могу себе простить.

Смиренно ждем своей очереди. Наконец нас громко отсчитывают; колесо, через которое переброшен канат, завизжало, и наша клеть устремилась вниз. Там, в преисподней, долго идем, спотыкаясь и наваливаясь друг на друга - ведь фонарь только у ведущего.

Пришли. На месте выработки что-то уж очень светло и много народу - почти всех рудокопов согнали. Ко мне проталкивается плотный низенький человек в кожаном пальто и защитном шлеме и возбужденно говорит:

- Я инженер. Мы спустили в шахту машину, но, к сожалению, некому доверить. Я знаю - вы сможете.

Молча киваю и направляюсь за инженером. Ага, вот она, врубовая машина. Во все стороны хищно торчат сильные зубья, как бивни у мамонта. Этот зубастый барабан, способен, пожалуй, раздробить не только алмазную жилу...

Инженер приглашает меня жестом в кабину. Я оглядываюсь, чувствую настороженные взгляды; но они почему-то меня не останавливают. Ведь знаю - не следует соглашаться, Бо предупреждал, и все же завожу мотор и трогаю рычаги. Пробую управлять, и наконец у меня получается.

Барабан ревет и бешено вертится. Как нож в сливочное масло, ввел его в твердую бугристую стенку. И пошла работа! С удовольствием потрошу породу; вгрызаюсь вправо-влево-вверх-вниз, куски отваливаются, летят во все стороны. А ну, успевай за мной!

Сколько я так орудовал врубовым барабаном, точно не знаю. Но прошел в глубь метров пятнадцать. Глянул за собой, а там сплошные завалы - не успевают за мной грузить на тачки и вывозить. Вдруг сверху посыпалось. Я выключил мотор, услышал крик и ругань. Выскочил из машины.

- Там он, там! - кричат вокруг и показывают на гору сколышей.

- Лопаты, лопаты! - кричу и сам кинулся разгребать осыпь руками. И откуда сила взялась! Точно врубовая машина, я швырял тяжелые ошметки далеко в стороны и увидел, наконец, черное, с кровавыми подтеками лицо Филиппа. Я даже не узнал его, мне подсказали:

- Филипп, Филипп!

Я выволок его на ровную площадку и убедился, что он живой. Сердце отзывается слабо, но дышит человек, значит, есть надежда.

- Что же ты делаешь, а? - зловеще прошипел мне Бо. - Я же просил тебя... Ты хочешь всех угробить?

Подскочил инженер, замахал руками, раскричался:

- Почему не работаем?.. Где машинист?

- Человека нечаянно... - хотел было я объяснить.

- Какого еще человека! - заорал инженер. - Где ты видишь людей? Живо в кабину!

- Присмотри за Филиппом, - сказал я Бо и полез в машину, незаметно прихватив кусочек породы. Его будет вполне достаточно. Уронил комок в сплетение шестерен и включил мотор. Захрустело, замигало, где-то снизу задымилось - и мотор заглох.

Выбрался наружу и развел руками: что-то случилось. Инженер тут как тут. Бегает вокруг машины, ругается на чем свет стоит.

- Такой-рассякой! Не можешь техникой управлять, берись за лопату!

Инженер полез в мотор, а я из машиниста превратился в рядового рудокопа. Это и справедливо - сам наворочал, сам должен и расчистить. Но прежде чем взять заступ, склоняюсь над Филиппом, вытираю ему лицо. Он смотрит на меня в упор и бормочет нечто странное:

- Зачем спас меня... Я негодяй, подонок... я... я...

Прозвучал грозный окрик: работать! Вкалывай и ни о чем другом не думай! Хорошо, Бо смог увернуться. Через час он вынырнул из темноты и сообщил: Филиппу лучше. Вдвоем мы сможем довести его до лагеря.

Хороший человек Бо. Нет, такой не способен на предательство... Смешно даже думать.

Я остервенело, во всю мощь (удивительно, откуда берутся силы!) двигал заступом, ругал себя за непростительную оплошность и думал лишь об одном: скорее бы кончился этот день, скорее бы к Филиппу, скорей наверх!

Наконец дали отбой, и рудокопы столпились у штольни, по которой вытаскивали к подножию горы клеть с людьми. Меня и Бо, поддерживающих с двух сторон Филиппа, пропустили вперед и подняли первыми. Филипп, конечно же, чувствовал себя отвратительно, постанывал, но деваться было некуда - не оставаться же здесь на веки вечные!.. Стражники в два счета спишут из числа живущих. Дай только повод...

Филипп был настолько слаб, что тащить его было настоящим мучением. Он по сути дела не шел, а лишь для видимости переставлял ноги, наваливаясь то на меня, то на Бо. Стражники видели наши мучения, подозрительно поглядывали, но помалкивали. Понимание, надо сказать, редчайшее. Что ж, спасибо и на этом.