Рейнгольд Эйхакер - Нигилий

Медленно выступили на окне пламенеющие капли. Они потекли по окну, точно слезы, и упали в камеру.

— 858…

— Газ! Газ! — в отчаянии, вскричал Думаску. Это было больше похожее на стон.

— 859!.. — послышался угасающий голос.

Точно ударом кулака нарушилась вдруг тишина. Раздался резкий крик. Ужасный грохот сотряс все вокруг. Под землей прокатились удары, отголоски которых продолжали звучать. Внутрь камеры полетели раскаленные осколки стекла. Одно мгновение казалось, что камера вертится в головокружительном темпе. Потом вдруг наступила тишина, жуткая, за сердце хватающая, после этого адского грохота и ужаса. В помещение ворвался ослепительный дневной свет. Страшный мрак прорвался, уступил свету. Целительный воздух влился во все окна и наполнил камеру. Он переборол дымный туман помещения и прохладительные струи его ничем уже не прерывались и становились все обильнее и обильнее…

Думаску склонился вперед и тяжело дышал. С Нагелем сделался нервный припадок. Горячие слезы потоком лились из его глаз. Натянувшиеся нервы не выдержали напряжения…

— Боже мой! — послышалось возле него. Верндт сдвинул далеко назад шлем и с жаждущим взглядом впитывал в себя, воздух. Потом он обнял рыдающего друга.

Перед тенистым загородным домом Вальтера Верндта стояли бесконечные ряды автомобилей. На площади, напротив дома, без помехи снизились аэропланы ярких цветов европейской, азиатской и американской прессы. Движение в этом квартале становилось все затруднительнее. В 10 часов утра не было уже проезда лошадям. Туземные конные полицейские стояли по обе стороны улицы и следили за порядком в рядах автомобилей. Несмотря на образовавшиеся цепи, к дому теснилось множество народа. Из еще движущегося автомобиля, из снижающегося аэроплана выпрыгивали, выползали и торопились люди к центру сборища. И среди всей этой сутолоки толкались туземцы-кули, торговцы, кричали возницы и зевали нищие.

Внизу, в приемной, стоял дон Эбро. Его невозмутимое спокойствие было резким контрастом с волнением всей толпы кричащих и суетящихся представителей печати.

— Sennor Верндт ни с кем не будет говорить! — с достоинством повторял он в сотый раз и все тем же тоном. Кожаное лицо его было прорезано глубокими складками, нога — слегка выставлена вперед, точно для танца. Как Цербер охранял он дверь во внутренние комнаты.

В зале было шумно от говора. Раздавалась французская, голландская, шведская, английская, немецкая, итальянская и русская речь. Не отсутствовало почти ни одной значительной газеты. Кроме того были представители ученого мира и государственных учреждений для исследований, члены спортивных обществ. Каждый желал быть первым в этой борьбе за новым, за сенсацией, и каждый представлял собою настоящий рог изобилия вопросов, желаний, просьб и уговоров. Каждый пробивался вперед, не обращая ни на кого внимания. Меняли постоянно ряды и места, но дальше приемной не проникал никто.

Эбро, отстраняясь, вытянул руки и стоял неподвижно, точно пагода. Тотчас же накинулись на эти руки десять, двенадцать подстерегавших людей и стали напихивать их деньгами. В долларах и рублях, марках и пезетах, испанец равнодушно прятал их и разражался над головами теми же словами, разбивавшими все надежды.

— Sennor Верндт — ни с кем не будет говорить!

— Земляк, земляк, будь добр!.. — прошептал кто-то у него сбоку. Черноволосый репортер шарил по его бокам, стараясь найти вход во внутрь — Дон Эбро схватил его быстрым движением за воротник и спокойно поставил среди остальных.

— Я навещу тебя в Барцелоне, почтенный земляк! — сказал он ему ласково. Кожаное лицо его было невозмутимо и только в глазах был добродушный смех.

По временам сбоку раздвигался занавес и выбрасывал в комнату кучку репортеров. Они были хмуры и разочарованы, но им все таки завидовали. Никто не трогался с места. Продолжали выжидать.

— Следующие десять господ! — разрешил дон Эбро.

Точно коршуны бросались все к открытой двери. И каждый раз напрасно. Испанец не пропустил бы и лишней мыши. В то же мгновение ряды снова надвинулись. В дверях стоял красный и смеющийся доктор Нагель. Его появление произвело действие, подобное бомбе. Напор задних рядов был так силен и неожидан, что Эбро напрасно простирал вперед руки. Он не мог удержать равновесия и беспомощно барахтался, вращая белками. Нагель движением руки попросил всех успокоиться. Прошли минуты, пока его просьба была услышана.