К моменту, когда они снова тронулись в путь, у него накопилась к Хилвару целая куча вопросов. Он никак не мог себе представить, на что может быть похожа любовь в обществе, где люди в состоянии читать мысли друг друга, и после паузы, продиктованной вежливостью, он прямо спросил об этом. Хилвар с готовностью принялся отвечать, хотя Олвин и подозревал, что заставил друга прервать долгое и нежное прощание.
Прояснилось, что в Лизе любовь начинается с мысленного контакта, и порой могли пройти месяцы, а то и годы, прежде чем пара встречалась, так сказать, во плоти. При этом, как объяснил Хилвар, в принципе не могло возникнуть каких-либо неправильных представлений друг о друге, и злоупотребление доверием тоже было совершенно исключено. Двое, чьи мысли были открыты второму «я», не могли иметь секретов. Даже если бы один из любящих и попытался создать из чего-либо тайну, другой тотчас бы обнаружил, что от него что-то скрывают.
Такую открытость и чистоту могли позволить себе только очень зрелые и хорошо сбалансированные умы. И только любовь, основанная на полнейшем самоотречении, могла выжить в таких условиях. Олвин хорошо понимал, что такая любовь должна быть глубже и богаче всего, что было известно его народу.
Если вдуматься, то она могла подняться до таких высот совершенства, в существование которых просто трудно было поверить. И Олвин не без грусти решил про Себя, что ему никогда не достичь ни с кем той степени взаимопонимания, которую эти счастливые люди сделали самой основой своего бытия.
Когда мобиль пересек саванну — кончившуюся столь внезапно, как если бы существовала черта, за которой трава просто не могла расти, перед ним встала гряда низких, сплошь поросших лесом холмов. Мобиль остановился в узкой затененной долине, которая, впрочем, пока все еще была согрета теплотой и светом садящегося солнца. Хил-, вар посмотрел на Олвина своими широко распахнутыми, простодушными глазами, в которых, можно было поклясться, не светилось ни намека на вероломство.
— А вот отсюда мы двинем пешком, — весело произнес он, принимаясь выкидывать из мобиля их снаряжение. — Дальше не проедешь.
Олвин смотрел на окружающие холмы, оценивая их, а затем перевел взгляд на комфортабельное сиденье, которое так славно принимало его во время поездки.
— И нет никакого окольного пути? — спросил ой без особой надежды.
— Есть-то он, конечно, есть, — ответил Хилвар, — но только мы им не пойдем. Нам нужно на самый верх — там знаешь как интересно! А мобиль я переведу в автоматический режим, так что он нас будет ждать с той стороны, когда мы спустимся снова.
Полный решимости не сдаваться без борьбы, Олвин сделал последнюю попытку:
— Скоро будет совсем темно. До заката нам ни за что не осилить всего пути…
— Точно! — согласился Хилвар, с невероятным проворством рассортировывая многочисленные пакеты и свертки, — Поэтому мы проведем ночь на вершине, а закончим путешествие утром.
На этот раз Олвин вынужден был признать свое поражение.
Снаряжение, которое они несли, было очень объемисто, но не весило, практически, ничего. Все было упаковано в компенсаторные контейнеры, нейтрализовавшие весь вес, поэтому иметь дело приходилось только с массой и, следовательно, с силой инерции. Пока Олвин двигался по прямой, он совершенно не ощущал, что за плечами у него есть какой-то груз. И все же обращение с этими контейнерами требовало некоторой сноровки, потому что, стоило изменить направление движения, как поклажа немедленно проявляла твердокаменное упрямство и прямо-таки из себя, казалось, выходила, только бы сохранить Олвина на прежнем курсе до тех пор, пока он не преодолевал инерцию.
Тем не менее идти все вверх и вверх, чувствовать, как солнце мягко пригревает плечи, любоваться новыми и новыми пейзажами, разворачивающимися перед глазами, — все это казалось весьма приятным. Они двигались по почти заросшей тропинке, которая время от времени пропадала совсем, но Хилвар каким-то чутьем умудрялся не сбиваться с нее даже тогда, когда Олвин совершенно терял ее из виду.
Они поднимались уже, должно быть, с полчаса, когда Олвин впервые обратил внимание на слабый, чуть вибрирующий шепот. Источника его он никак не мог установить, потому что звук исходил как бы отовсюду. Он слышался непрерывно, и по мере того, как ландшафты перед ними распахивались все шире и шире, звук этот становился громче. Он бы непременно спросил Хилвара, что это такое, но оказалось, что дыхание следует беречь для более существенных целей. Хилвар сжалился над ним, когда они одолели почти две трети подъема, и, они немного отдохнули, подставив натруженные тела ласковому солнышку. Пульсирующий звук — уже не звук просто, а гром — слышен был теперь куда яснее, и Олвин спросил о нем, но Хилвар уклонился от ответа. По его словам, это испортило бы приятную неожиданность, коли Олвин узнает, что там — в конце этого подъема.
Читать дальше