Николай Шпанов - Земля недоступности

Большинство предметов были покрыты тонким налетом черной смолистой копоти. Резкий запах чадящего каменного угля шел из — за низкой железной двери, ведущей в следующее помещение.

Старик, приведший совет, на цыпочках прошел прямо к этой двери. Низко склонился перед нею и, сделав несколько таинственных движений руками, отворил. Открылась узкая темная клеть, почти сплошь занятая большой чугунной жаровней, по-видимому, переделанной из старинного корабельного камбуза. В жаровне ярко краснели большие куски каменного угля. Струйка удушливого дыма лениво тянулась в свисающий с потолка колпак.

Один за другим вошедшие члены совета подходили к двери чулана и кланялись в пояс очагу. Потом чинно садились на пол вдоль стены. Только старик вошел в клеть и подбросил из ящика уголь в очаг.

Все делалось в абсолютной тишине.

Старик медленно и торжественно подошел к задернутому расшитым пологом рундуку. Подняв трясущиеся руки, загнусил дребезжащим обветренным тенорком:

— Великий, мудрый, светлый! Можешь ли выслушать нас, твоих младших неразумных братьев?

Он медленно, осторожно раздвинул полог. Устремленным вверх взглядам сидящих на полу представилась огромная копна пушистых седых волос. Копна шевельнулась. Поднялась голова старика с правильным лицом, ничего общего не имеющим с угрофинскими чертами присутствующих. Крупный нос, правильный, четко обведенный седыми усами рот, ясные, голубые глаза, внимательно смотрящие из — под нависших, кустов белых бровей. Маленькие, прижатые к черепу раковины ушей. Все это обличало в нем чистого арийца.

Великий приподнялся в постели и испуганно обвел взглядом пришедших.

Он заговорил быстро, быстро, на языке, непонятном пришедшим. Вытянув руки, точно загораживаясь, выкрикивал:

— Опять, опять… не надо мне, Маньца, уведи их… Не надо мне их… Ты же видишь., что все они мертвые… Сейчас мясо отпадет от их костей и кости будут стучать… А — а–а! — неожиданно разразился он пронзительным криком, пытаясь задернуть штору.

Но старик подбежал к Великому. Сморщенной рукой, похожей на лапу когтистой хищной птицы, он стал властно и в то же время нежно водить по взъерошенным седым космам.

Великий прильнул было к этой когтистой руке, но вдруг оттолкнул ее:

— Уйди, старик… Я не хочу тебя… Уйди сейчас же.

Голос его сделался властным. Глаза сосредоточенно уставились в лицо дрожащего старика:

— Я приказываю тебе уйти и увести отсюда всех!

Но старик опустился на колени перед постелью и, обернувшись к членам совета, загнусил:

— Други, просите Великого, он должен просветить нас. Светлый Нум посетит его для нас… Иначе большая беда придет к нам.

В комнате поднялся заунывный вой. Все наперебой, гнусаво растягивая слова, кричали в сторону Великого. Качались телами, молитвенно вытянув руки. А старик бубнил, склонившись к изголовью.

Вдруг входная дверь стремительно распахнулась. Держась за медную скобу, на пороге застыл мальчик лет двенадцати. Отличное по цвету от туземцев лицо его носило на себе некоторые черты их типа: удлиненный косой разрез глаз и широкие скулы, В остальном он был европейцем. Правильный рот, крупный прямой нос.

Яркими голубыми глазами, совершенно такими же, как глаза Великого, мальчик быстро оглядел собрание. В лице его отразилось недоумение, перешедшее в гнев. Звонкий детский голос прорезал воющий шум, наполняющий горницу.

— Замолчите вы все!

Повелительность, необычайная для ребенка, звучала в этом крике. Мальчик подбежал к старику и отдернул его руку от Великого.

— Кто тебе позволил, Маньца, притти сюда? Ведь я же сказал тебе вчера, что господин нездоров и не хочет никого видеть.

Самый говор мальчика резко отличался от говора туземцов. Произношение было более четким и твердым. Он отчеканивал каждое слово, настойчиво обращенное к старику. Маньца нерешительно отодвинулся от постели. Почти заискивающе попросил:

— Сын мой, твой ум молод и невелик. Большое дело, за которым мы пришли, тебе непонятно. Свет разума Великого нам нужен, чтобы прояснить мрак, в котором ходим… Скажи господину, чтобы он выслушал нас.

Мальчик колебался. Подошел к лежащему и тронул его плечо. Великий устало положил ему руки на голову и тихо спросил на чужом для пришедших языке:

— Где ты был, Ваньца?

— Я собирал те камни, господин, что ты отобрал прошлый раз.

Отец кивнул головой. Мальчик нерешительно сказал:

— Хочешь ли ты говорить с ними? Ты устал и должен лежать, не надо, не вставай, — прибавил мальчик, видя движение Великого. — Ты только скажи мне, что с ними делать — прогнать их, или ты выслушаешь этого старого тюленя?