Александр Беляев - Всемирный следопыт, 1926 № 05

Лесли сделал паузу, чтобы снова откашляться.

Карлсон, давно уже выражавший нетерпение, постарался воспользоваться этой паузой.

— Позвольте, уважаемый профессор, но какое отношение имеют падающие звезды Леониды, созвездие Льва и сам Юпитер к нашему предприятию?

Лесли дернул длинной шеей и с некоторым раздражением наставительно заметил:

— Имейте терпение дослушать, молодой человек! — и он, демонстративно повернувшись на стуле, обратился к Гильберту: — Я занят сложными вычислениями, о которых не буду говорить подробно. Эти вычисления связаны с судьбою группы Леонид. Точность моих вычислений оспаривает мой почтенный коллега Зауер…

Гильберт переглянулся с Карлсоном. Не с маниаком ли они имеют дело?

Взгляд этот поймал Лесли и, с раздражением дернув шеей, он окончил речь, направив свои круглые очки в потолок будто поверял свои мысли небу:

— Я болен… последняя стадия туберкулеза.

— Но вы не по адресу обратились, уважаемый профессор! — сказал Карлсон.

— По адресу! Извольте-с дослушать! Я болен и скоро умру. А ближайшее появление Леонид в поле нашего зрения можно ожидать только в 1933 году. Я не доживу до этого времени. Между тем, я могу доказать свою правоту научному миру только в результате дополнительных наблюдений. И вот, я прошу вас подвергнуть меня анабиозу и вернуть к жизни в 1933 году, потом опять погрузить в анабиоз, пробуждая в 1965 году, затем в 1998 году и, наконец, 2021 году. Ясно? — и Лесли уставил свои окуляры на собеседников.

— Совершенно ясно! — ответил Гильберт. Но, уважаемый профессор, к тому времени ваш ученый противник может умереть, и вам некому будет доказывать вашу правоту!

— Мы, астрономы, живем в вечности! — с гордостью ответил Лесли.

— Это все очень занятно, — сказал Карлсон. — Я вижу, что анабиоз — очень хорошая вещь для астрономов. Вы, например, можете попросить разбудить вас, когда погаснет солнце, чтобы проверить верность ваших вычислений. Но мы, не астрономы, интересуемся более близким будущим. Сейчас нам нужен лишь опыт в доказательство того, что анабиоз — совершенно безвреден и безопасен для жизни. Поэтому мы ставим условием, чтобы пребывание в анабиозе не длилось более месяца. Второе условие: процессы погружения в анабиоз и возвращение к жизни должны происходить публично.

— На это я согласен. Но месяц меня совершенно не устраивает! — и огорченный Лесли стал завязывать шарф вокруг своей длинной шеи.

— Позвольте, — остановил его Гильберт. — Мы могли бы сделать так: мы «пробуждаем» вас через месяц, а потом опять погружаем вас в анабиоз на какое-угодно вам время!

— Отлично! — воскликнул обрадованный Лесли. — Я готов!

— Вы должны подписать ряд обязательств и заявлений о том, что вы по доброй воле подвергаете себя анабиозу и не имеете никаких претензий к нам в случае неблагоприятного исхода. Это только для формальности, но все же…

— Согласен, согласен на все! Вот вам моя рука! Сообщите, когда я вам буду нужен! — и обрадованный Лесли быстро вышел из конторы.

— Ну, что? Клюнуло? — повторил Карлсон свое любимое выражение, когда Лесли ушел, и хлопнул по плечу Гильберта.

Гильберт поморщился от этой фамильярности.

— Не совсем то, что нам нужно! Вот, если бы пару рабочих, которые раззвонили бы потом в шахтах.

— Будут и рабочие! Терпение, мой молодой друг, как говорит этот астроном!

— Можно войти? — в дверь конторы просунулась лохматая голова.

— Пожалуйста, прошу вас!

В контору вошел молодой человек в желтом клетчатом костюме. Сделав театральный жест широкополой шляпой, незнакомец отрекомендовался.

— Мерэ. Француз. Поэт.

И, не ожидая ответного приветствия, он, нараспев, начал:

— Замораживайте! Готов.

— Деньги даете сейчас или после пробуждения?

— После!

— Не согласен! Чорт его знает, воскресите ли вы меня. Деньги на бочку. Кутну в последний раз, а там делайте, что хотите!