Александр Беляев - Всемирный следопыт, 1926 № 07

Зная твердый, непреклонный характер мужа, женщина, понуро подобрав платье, сползла с обледенелой рыбницы и остановилась тут же, на берегу.

Максим деловито оглядел все судно. Обернулся к морю, изучая направление ветра. Провел по своему морщинистому, сильно изрытому оспой лицу заскорузлой и крючковатой от воды и веревок рукой.

— Михайла! — обратился он к товарищу, — отчаливай!

Михайла взял длинный багор и уперся в берег, ломая тонкий, рассыпавшийся каскадами лед. Оба навалились на багор. Рыбница медленно поползла от берега.

— Подымай парус! Натягивай снасти! Дюжей! Дюжей!

Парус глухо затрепыхал и выпуклым полушаром выдался вперед, выпрямляясь по мере того, как его задергивали кверху. Судно закачалось, накренилось и, рванувшись вперед, врезалось в волны.

Михайла на ходу подтянул до верху парус и замотал снасти.

Максим круто налег на руль. Судно быстро повернулось корпусом к берегу.

Максим махнул шапкой оставшейся на берегу жене. Она стояла так же молча и

покорно, не отрывая глаз от уходившего в море судна.

Было что-то бесконечно близкое и родное в ее понурой и грустной позе. Глаза глядели будто в самое сердце Максима, отчего ему тоже стало как-то грустно и досадно на себя, на свою грубость к жене. Захотелось сказать ей что-то ласковое. Он поднес руки к губам и, свернув их дудкой, стараясь заглушить шум воды, закричал:

— Выходи послезавтра, в полдень, встречать! Придем с хорошим уловом и гостинцами!..

Обогнув громадную, далеко врезавшуюся в море косу, ловцы вышли в открытое море. Резкий пронизывавший ветер с протяжным ноющим свистом набрасывался на судно и напирал на парус. Парус вздрагивал. С коротким, глухим ропотом натягивался. Снасти бились о мачту и, сорвавшись с бортов, шлепались в море и скользили по воде за несшимся судном, как длинные извивающиеся змеи.

Чем дальше уходило в море судно, тем круче и злобней становились волны. Их гулкий рокот слышался со всех сторон и заглушал слова разговаривавших ловцов.

Максим часто оглядывался и посматривал в ту сторону, где осталась жена. Но берег давно уже скрылся из глаз. Невольно вспомнились ему слова жены, и где-то в глубине его сознания зашевелилась мысль, что она была права. Смутное неуловимое чувство тревоги и раскаянья заползло в его душу. Он понял свою ошибку и видел, что в такой сильный шторм и мороз трудно работать.

От этих мыслей его охватила досада на самого себя:

— Велика беда — буря! И не такую видывали, да не страшились. А еще ловец, моряк! Почитай, сорок годов на море пробыл… Должно, издыхать пора, старая собака! На печи бы лежать.

Максим уверенно тряхнул головой, и лицо искривилось в неискреннюю жуткую улыбку.

— Ничего, мы еще поборемся. — И он еще с большей настойчивостью стал управлять судном, ведя его в разоренную пасть взбудораженного моря.

Судно покорно врезалось в волны и судорожно вздрагивало, будто упиралось и не хотело итти дальше. Брызги рассыпались во все стороны, заливая водой палубу.

Вспененная даль моря подернулась сероватой туманной мглой, которая стала быстро сгущаться и окутывать горизонт мраком. Приближалась ночь, и вместе с ней крепчал мороз и грознее разыгрывалась буря.

Максим хмурился и угрюмо молчал. Михайла был тоже угрюм. Часто крутил замерзшими руками цыгарки и подолгу вглядывался в своего старого товарища укоризненным взглядом. Но говорить с ним не решался, боясь, что тот высмеет и обругает его за малодушие и трусость,

Наконец, Максим не выдержал:

— Надоть найти стоянку, переждать ночь.

— Верно! — обрадовался Михайла, — все равно теперича ничего не сделаешь; зря только потратишь силы.

— Дойдем до рейда и станем промеж других больших судов на якорь. Там вскипятим чайку и погреемся. Вишь, какой холодище-то.

— Так насквозь и прошибает!

— Не вернуться ли? — Михайла робко взглянул на Максима.

— Что?!. — голос Максима прозвучал хотя и громко, но не убедительно.

— Не вернуться ли к берегу, говорю.

— Ты совсем спятил! Да рази можно? Не все ли равно итти к берегу или на рейд? Простоим до утра, да и за работу. Небось сам знаешь, это ведь не вобла и не сельдь, а «красноловье». Последние дни лова…

Ничего не сказал Михайла, только хмуро и уныло опустил голову. Максим заметил это.

— Ведь к берегу все равно трудно пристать. Видишь, темь какая. Как раз вместо берега наскочишь на отмель и сиди тогда. Лукашка-калмык хотел в бурную ночь пристать к берегу и засел на мели на целых девять ден.