И. Окстон - Всемирный следопыт, 1926 № 10

Я сказал профессору, что очень интересуюсь его работами по изучению муравьев. Профессор, видимо, вспомнив, с какою предупредительностью я отнесся к нему при посещении им моей пасеки, не счел удобным тотчас же отвязаться от меня и решил показать мне свою лабораторию.

— Я понимаю ваше любопытство, — сказал мне Орж, — ведь вы, как и я, работаете с насекомыми, хотя у нас совершенно разные задачи!

— Но я предупреждаю вас, профессор, — сказал я Оржу, — сегодня мне не хочется испытывать на себе действия здешнего дурного климата. Другими словами, я не хочу еще раз подвергаться вашему гипнозу.

— Гипнозу! — усмехнулся Орж. — Нет, это нечто совсем другое… Но сегодня, обещаю, ничего подобного с вами не повторится.

Он обещает! Значит, то, что здесь случилось со мной в прошлый раз, несомненно, произошло по его вине. Для чего же эта забавная ложь ученого об особенном климате?

И я уже готов был разразиться гневом и притянуть Оржа к ответу, но сразу же спохватился. Ведь я воспользовался любезным приглашением ученого осмотреть его лабораторию, — разве уместно в такой момент заводить с ним ссору.

Орж ввел меня в свой домик. Две комнаты его были превращены в лабораторию. На длинных столах, сколоченных из простых досок, я увидел множество ящичков, коробок, банок, пузырьков и пробирок; тут же находились микроскопы, лупы и множество каких-то неизвестных мне приборов, о которых, по внешним признакам, я мог заключить, что они имеют прямое отношение к электричеству и радио-технике.

— У меня не хватило бы времени раз'яснять вам значение каждого этого прибора в отдельности, — сказал профессор, как бы отвечая на мои мысли, — скажу лишь что все они играют ту или иную роль при моих опытах, направленных на изучение муравьиной энергии.

— Муравьиной энергии? — переспросил я.

Профессор ничего не ответил, как будто он не расслышал моего вопроса, и провел меня в сад.

Там я увидел несколько уже знакомых мне муравейников разной величины. Эти муравейники принадлежали обыкновенному лесному муравью.

Я остановился у самого большого муравейника, поверхность которого была покрыта множеством муравьев, очень подвижных, благодаря жаркому дню.

— Это — Вавилон, — сказал профессор тихо. — У меня ведь каждый муравейник имеет название (Орж указал мне еще Трою и Мемфис). Всмотритесь хорошенько: вы увидите, что движущаяся масса муравьев «Вавилона» представлена не одним видом муравьев. В этом муравьином городе мирно сожительствуют несколько муравьиных наций (профессор стал перечислять их по-латыни: formica rufa, f. fusca, f. sanguinea и т. д.). Куколки всех пород муравьев подкладывались к рыжим лесным муравьям — основателям колонии, и в результате мы имеем интернациональный муравьиный город.

— А не являются ли воспитанники рыжих муравьев их рабами? — спросил я.

— Мне не удалось обнаружить в «Вавилоне» подавления одних муравьев другими, — муравьи всех видов чувствуют себя в муравейнике хозяевами. Муравьи — рабовладельцы, вскармливающие себе рабов и сами лишенные возможности без их помощи принимать пищу, не имеют ничего общего с моими «вавилонянами». Впрочем, я предоставляю другим разбираться в тонкостях социальной жизни муравьев [1] Интереснейшие сведения о психике и социальных инстинктах животных, в частности «общественных насекомых» (пчелы, муравьи, осы и др.), даны в книге Г. Э. Циглер «Душевный мир животных». (Изд. «Земля и Фабрика». Стр. 144, с рис. Цена 50 коп.). См. также С. В. Покровский : «Черная царица и ее народ». (Изд. «ГИЗ». Стр. 80. Цена 35 коп.). . Меня этот вопрос занимает лишь вскользь…

— В таком случае, какова же цель этого искусственно интернационализированного муравейника?

— Опыты над взаимоотношением разных родов муравьиной энергии.

Заметив мое недоумение, профессор продолжал.

— Я нашел способ распоряжаться по своему усмотрению заложенной в муравьях электрической энергией. Согласитесь сами, что миллионы движений в муравейнике, напоминающие молекулярное движение любого вещества, имеют какую-нибудь причину… Некоторые из наших предшественников и даже современников склонны об'яснять жизнь особой «жизненной силой». Допустим, что они правы. — Профессор усмехнулся. — И тогда мой, так сказать, виталистический аппарат [2] Явный парадокс: витализм как раз проводит границу между «живым» и «неживым»; следовательно, «виталистический аппарат», «машина жизненной силы», сочетая в себе то и другое, — опровергает учение о разной природе органических и неорганических существ и явлений. Лучшего доказательства абсурдности идей витализма и не придумать! является конденсатором этой жизненной силы!