Михаил Зуев-Ордынец - Всемирный следопыт, 1929 № 08

Что произошло с полудня? Мы стреляли, солнце жгло нас, голова у нас отяжелела, горло пересохло. Наконец, прошел дождь, и эта гроза освежила нас, дождь залил сжигавшую нас всех лихорадку. Артиллерия все сметала с равнины, охваченная яростью на то, что там еще остаются живые люди. Затем нам показалось, что боши наступают на нас. И мы стреляли, стреляли… Совсем близко видны согнутые тела немцев, запутавшихся в своих собственных проволочных заграждениях.

«Не смена ли идет?» — Подходят люди и, согнувшись, перебегают от воронки к воронке.

— Эй, ребята, кончено? Мы сменяемся?

Нет, это солдаты службы связи.

— Ну, что же? Нас сменяют?

— Нет… Вы должны остаться здесь еще на ночь. Подкрепление придет с кирками, с лопатами. Придется укрепиться здесь.

Из всех ям вылезали люди и подползали на четвереньках.

— Что? Оставаться здесь? Что за шутки… От роты осталось всего человек тридцать.

— Мне наплевать, я ранен, я уйду…

— Такой приказ, — повторяют солдаты службы связи. — Надо держаться. Нас сменят завтра.

Жильбер чувствует себя слабым, в голове у него пустота. Он хотел бы не шевелиться и спать, спать. Белье его прилипло к спине. Дождь? Пот?

Артиллерия смолкла, обессиленная, надорвав глотку. Теперь слышнее стали жалобы и стоны…

Подождите, дорогие мои, подождите, не кричите, скоро придут санитары.

Приближается ночь…

И молчаливый ветер тихо ткет свою туманную ткань, — один большой саван из серого покрова для стольких мертвецов, которые лишены его.

Двадцать пять! Двадцать пять несчастных фигур, грязных и жалких на вид! Когда я говорю «двадцать пять», это не значит, мой друг, что все они были буйно помешанные! Нет! Когда двадцать пять человек становятся полоумными, каждый из них делает это на свой собственный лад, у каждого появляется свой собственный пунктик, и надо же в конце концов признать, что с момента, как человек не в своем уме, он волен быть таким, каким ему заблагорассудится.

Итак, двадцать пять. Они были собраны в нашем секторе за неделю. В то время наш пункт принимал умалишенных, а также симулянтов-членовредителей. Когда-нибудь я наберусь мужества и расскажу тебе, мой друг, печальную повесть о симулянтах.

Но вернемся к моим двадцати пяти. Я втискиваю их в барак, считаю, пересчитываю, группирую, размещаю, затем отбираю у них документы. Назначаю двух санитаров для тихих и трех для буйных. Назначаю одних силачей, мускулистых, потому что, когда имеешь дело, с помешанными…

Подходит Паризель и спрашивает меня:

— Все ли бумаги в порядке?

Я отвечаю:

— Да! Их двадцать пять. Я протелефонирую, чтобы прислали автомобили для эвакуации.

Я ждал приезда автомобилей к двум часам. Они прибыли в половине пятого, то-есть с наступлением вечера.

Я вхожу в барак, чтобы ускорить эвакуацию. Автомобили выстроились в ряд, трясясь, сопя, пыхтя, воняя. Я приказал положить моих помешанных на носилки. Из них пять или шесть были крепко связаны, некоторые спали, другие кричали. Среди них был один, говоривший быстро и складно, точно адвокат, и все повторявший: «Молчите, не доверяйте им. Их поймают, если в это дело вмешается белая звезда».

Но довольно об этом! Это не имеет ничего общего с тем, что я хочу рассказать тебе.

Итак, я приказываю поставить носилки между кроватями и считаю их по пальцам и глазами, прежде чем открыть двери.

И вот тут-то я вдруг чувствую, что у меня волосы становятся дыбом: моих парней уж не двадцать пять, а двадцать шесть…

Ты смеешься? Однакоже, уверяю тебя, что это было совсем не смешно. Уверяю тебя, что это было совсем скверно.

Опять хватаюсь за документы, проверяю, пересчитываю свои листки: там сказано двадцать пять. Пересчитываю моих сумасшедших: их опять двадцать шесть… Ничего не понимаю!

Тут приходит Блотэн; он видит, как я перебираю бумаги, и тотчас же громким голосом говорит:

— Бьюсь об заклад, что здесь путаница!

Я ответил:

— Ну конечно! Двадцать пять умалишенных, а сейчас в бараке двадцать шесть. Значит, один из них не умалишенный.

Блотэн подергивает плечами, зажигает папироску и с видом человека, для которого вообще все ясно, кричит:

— Эй! Слушайте! Кто там из вас не сумасшедший?