Сверху послышались чьи-то голоса.
Ага! Вверх по лестнице, поворот направо. Огромная комната – зал с колоннами. Очевидно, место для приемов, балов и всей прочей чепухи. Можно скачки устраивать. В центре стоят двое: Вальдкеп и какой-то хмырь, больше похожий на дверга, чем на человека. Маленький, плюгавый, с длинными редкими волосами. Кизхтен?
Кипящая ненависть захлестнула меня. Тварь! Из-за него они мертвы! Из-за него я прожил неделю в аду! Я бросился вперед, на ходу выхватывая отнюдь не пистолет – нож. Я хотел чувствовать, как он умирает! Все переживания – потом!
– Ты убил их, мразь! – кричу на бегу.
Кизхтен вздрагивает, в его глазах – недоумение, а в дрожащих руках – пистолет. Выстрел. Меня сбивает с ног, но я, не чувствуя боли, вскакиваю. Мой пистолет все еще со мной? Выхватываю его, прицеливаюсь. Но тут появляется четвертый участник драмы. Он встает между мной и мишенью, я не успеваю выстрелить. Чувствую сильную боль в руке, и пистолет выпадает из ладони.
– Нет, стой! – отчаянный крик барона, резкий взмах перед глазами, удар в переносицу. Почему-то свет впереди ярко полыхнул, и я ощутил у шеи холод.
– Нет! – еще один крик барона. И холод исчез.
Я медленно приподнимаюсь. Голова кружится, но вижу, как Вальдкеп походит к своему врагу.
– Ты понимаешь, что к чему, старый друг, – говорит барон. И этот карлик, еще десять минут назад обличенный какой-то властью, кивает. Его лицо – отштукатуренная стена. Эмоции? Ни одной. Он слишком стар и хитер, чтобы пользоваться такими вещами, как мимические мышцы.
– Что теперь? – сухой, низкий голос Кизхтена разносится по помещению.
– Теперь мы лучшие в мире друзья, – произносит Вальдкеп, – и ты молчишь, когда я молчу. Говоришь, когда я разрешаю. Мы восстановим все. Ты меня понимаешь?
Противник кивает.
В этот момент я решил приподняться на руках. Что это? Нечто липкое залило всю мою одежду. В недоумении я глянул на…
14
Пробуждение не сулило ничего хорошего. Адская головная боль. Сухость во рту. Ни одно движение не проходило без сеанса гримас и проклятий.
Как мне сказали врачи, я повредил мышцы брюшного пресса, поэтому не мог нормально двигаться. Я верил. В конце концов, они были лучшими во всем Мистбурге, черт побери.
Я узнал об этом только на следующей неделе. Оказалось, я стал спасителем барона. Точнее, он уже не был бароном. Ему даровали титул Гехаймрата и приблизили к императору. Он оказался на уровне Круга Некрократов, если не выше. Газетка "Столичный дозор" назвала его "спасителем государства", что во многом было правдой. Барон, точнее, теперь эксиленц Вальдкеп каким-то образом нашел средства и положил конец финансовому кризису. Он сумел поднять престиж государственных банков в глазах людей на небывалую высоту. Гарантировал людям возврат их денег. Если они конечно, пожелают их забрать.
Правда, все эти политические дрязги меня волновали мало. Гораздо больше потрясло меня то, что Вальдкеп не убил своего врага.
Весь город говорил о том, что подлый калека разорил Вальдкепа, уничтожил всю его семью, неоднократно покушался на него самого уже в Мисте. А затем и вовсе оболгал, пытаясь расправиться с ним руками толпы. И все это под носом у Государя и Совета. И на фоне этого подлеца Вальдкеп смотрелся истинным героем, умеющим прощать. Конечно, кто-то говорил о мести Вальдкепа, мол, тот, находясь, в плену в треклятом отеле, смог каким-то образом отомстить Кизхтену за каждую потерю, каждую попытку убить. Но такие разговоры только повышали популярность Вальдкепа. Мол, молодец барон! Мстит, как завещали отцы и боги!
Наверное, это, и правда, было угодно и отцам, и богам. Потому что буквально через год газеты взорвала новость: из плена освобожден сын эксиленца. Прямо как в той идиотской легенде, где какой-то бог сначала отнимает у своего жреца все, долго издевается над ним, а потом возвращает снова. Жизнь Вальдкепов явно налаживалась.
Мне как спасителю спасителя государства, выплатили солидное вознаграждение. После всего этого я разыскал Софи. И настоял, чтобы свадьба состоялась не в Мисте – никакого дождя и смога. Ну а потом очередная короткая война на востоке, ранение. Жизнь шла своим чередом.
Я бы и вспоминать не стал про «Хиллбоун», если бы не похороны.
– В возрасте восьмидесяти лет скончался мой друг, барон Кизхтен. Я знал его очень давно. У нас с ним были размолвки, но даже, когда действия барона вынудили меня обратиться к государю, я ни на минуту не сомневался, что моим другом руководил зов долга. Он искренне считал меня предателем, и узы дружбы не помешали ему совершить то, что должно. За непреклонность и честность я бесконечно уважаю его.
Читать дальше