Сергей Житомирский - Один шанс из тысячи. Зеленый свет

Я вижу бесконечный примерочный зал, где ежеминутно 862 человека одевают новые ботинки: ведь за год надо успеть купить 455 миллионов пар обуви…

Из широких дверей универмага каждую минуту выходят 63 человека, у каждого из которых я могу сверить свои часы: ведь только что они приобрели новые часы последней «минутной» выработки. Для покупателей других товаров придется делать уже дополнительные двери. Считая, что каждый человек покупает в магазине по килограмму мяса, надо предусмотреть ежеминутную смену у прилавков 7500 покупателей. А одновременно с ними более 12 000 человек отходят от прилавков с килограммовыми пачками сахара.

Я начал путаться в подсчетах. Никакой магазин не в силах за одну минуту обслужить уже перечисленных мной покупателей, а кроме них еще несколько тысяч человек, уносящих литровые бутылки молока, 10 тысяч человек, каждый из которых нагружен 10–12 консервными банками, и еще, кроме них, многолюдную толпу покупателей трикотажа, радиоприемников. шелковых тканей и других товаров народного потребления.

Нет, видимо, и минута слишком большая мера, чтобы можно было наглядно представить себе продукцию за единицу времени и чтобы суметь обозреть ее, мысленно разместить вокруг себя, следует перейти от минут к секундам. Но и тогда, впрочем, окажется, что сотни тонн промышленной продукции и сотни «ежесекундных» покупателей, выпущенных за этот ничтожный срок товаров намного превышают возможности наглядных сопоставлений.

…Могучий гудок дизель-электрохода прервал мои размышления. Мы подходили к пристани. Я сложил книги и приготовился к осмотру старинного города Углича, соборы которого еще несколько лет назад находились над крутым обрывом волжского берега. Теперь же волны Горьковского моря плещутся у их порога.

Кедров вернулся к жизни. Это случилось вечером в пятницу… Старший врач клиники предложил ему автомашину, но Кедров отказался. Ему было приятно сознание своей свободы и он искал поводов, чтобы испытать ее.

Шесть лет назад они поссорились, Кедров и человек, заменивший ему отца. Ссора была серьезной, и Кедров поставил на карту все. Недоучившись на физфаке, он уехал с геологической партией.

Шесть лет — годы, которые могли быть посвящены любимой науке… В душе Кедрова, со временем возмужавшего, поселилось горькое сожаление.

…Как это часто бывает, несчастье их примирило. Во время испытательного взрыва при разработке нового месторождения Кедрова тяжело контузило. Его отправили в Москву и поместили в одну из клиник. Жизнь ему удалось спасти, но выздоровление шло медленно, несмотря на старания врачей и обстановку строгого режима. Теперь он, наконец, здоров, предоставлен самому себе, и теперь никто не в праве совершить над ним насилие.

— Я пойду пешком, — сказал он врачу и протянул ему руку.

На улице была полузима, полувесна. Утром шел снег, а теперь дождь. Кедров поднял воротник и смешался с толпой прохожих. Он шел не спеша, и люди обгоняли его. Люди на московских улицах уже давно привыкли ходить быстро, и Кедров это хорошо помнил. За шесть лет люди на улицах не изменились, но сами улицы стали иными — широкими, с множеством новых домов.

Возле высокого здания Кедров остановился, и теперь людской поток обтекал его. Близко прошла девушка, по-видимому, студентка. Кедров долго следил за ней глазами, пока она не потерялась. Ему пришла в голову мысль — сколько тысяч километров прошла эта быстрая девушка за шесть лет?..

В клинике его часто посещал дядя и разговаривал с ним попросту. Он рассказывал о незначительных семейных событиях, делился впечатлениями от последних прочитанных книг, словом, вел себя так, будто ничего не изменилось и не было ссоры. Только об одном дядюшка не говорил — о своей работе в науке, столь притягательной для племянника, о которой тот когда-то мечтал, как о смысле и цели своей жизни.

И племянник понимал дядюшку, его чуткое стремление не задеть, обойти больное место. Старому ученому удалось как будто прочитать тревожные мысли Кедрова: сумеет ли тот после шести лет скитаний занять свое место в физической лаборатории? Ведь шесть лет в наше время — это век в науке…

Кедров остановился у подъезда и отступил на шаг — тот ли это дом, где прошла вся его жизнь? Ему ли не узнать! И этот подъезд, и эти окна… Вот здесь, на первом этаже — комнаты дядюшки, а в углу — большое окно его собственной комнаты. А дальше длинный коридор, а еще дальше — лестница во второй этаж, ведущая в лабораторию института. Давно забытое, ничем не омраченное чувство радости мгновенно охватило его. Он шагнул к парадному и позвонил. Дверь отворилась.