Виталий Захаров - Встреча с демоном

Отрицание, видимо, может служить прогрессу и в чистом, голом виде. Много ли ты сделал хотя бы с этой стороны, композитор Красавин? Много ли ты отверг плохих произведений, судьба которых зависела только от тебя лично? Было и такое — слава богу, этого у меня не отнимешь. Но пропускал в свет и плохие, в чем-либо чувствуя свою зависимость от их авторов. Стыд-то какой… А что ты можешь сказать о тех явно плохих произведениях, о которых ты просто молчал, потому что авторы их были сильнее и выше тебя по положению? Срам, противный срам…

А твое творчество? Что уж скрывать, частенько же бывало такое, когда, просто физически устав от работы, ты отказывался от дальнейших поисков и оставлял жить вариант, который и сам считал еще далеко не совершенным. Мало того! Часто чувствовал, как в глубине души ворочается глухое недовольство вообще всем произведением и… не возвращался к нему, а нес для исполнения или издания. Или взять другое. Часто чувствовал, что не все расхваленное людьми достойно тех высоких слов, которыми их осыпали веками, и… боялся признаваться в этом даже себе, не то, чтобы произнести вслух. Ведь произведения эти до тебя хвалили сотни, тысячи людей! Абсолют, так сказать, людского мнения… Или еще: часто чувствовал, что так еще бедно использованы людьми искусства как возможности звуков вообще, так и отдельных звуковых инструментов, а… не решался их новой трактовке…

Нет-нет, все! Довольно прохлаждаться на природе! Я еще многое успею сделать…

Сергей Борисович Богатырев.Что-то непонятное происходит в нашей охотницкой компашке. Этот больной артист… Ненормальный какой-то. Слава богу, укатил-таки на своей дурацкой колымаге… Как ошталомные засобирались вдруг домой профессор с композитором и убежали в сторону станции так, будто с ножом за ними гнались.

Да и у меня что-то нехорошо на душе. И на охоту совсем не тянет. Из-за дождей, что ли. Поеду-ка я тоже домой. Да на работу попрошусь до срока. Потрясающе, конечно, но отсюда, издалека, я вдруг так четко увидел все промахи своего рабочего дня за станком, что прямо ужыхнулся: избежать их — можно добавить примерно еще процентов сорок!.. Надо мне в корне пересмотреть весь рабочий цикл. Да и в самом станке, чувствую, обязательно надо кое-что переделать…

Иван Иванович Донцов.Суета сует. Да-с. Несерьезные люди собрались на кордоне у Василия Петровича. По крайней мере, как охотники. Да-с. Из-за непогоды не выходили на озеро — можно, видите ли, промокнуть. Занялись смешной игрой с этим больным артистом — все шушукались по углам да делали загадочные лица. Баловство, простительное молодому человеку Владимиру, но не таким солидным людям. Да-с. Вот у меня в семье — три парня подрастают, весьма серьезные люди. А от чего все идет? Все от воспитания серьезного с детства. Не зря я занимаюсь ими ежечасно…

Впрочем, я, возможно, не совсем прав. Сужу по себе — погода весьма сильно влияет на организм. Тяжело стало по причине дождей, нудно. Пожалуй, тоже направлю стопы в сторону дома. Мысль тут у меня назрела насчет скорейшего откорма свиней. Удивлю единожды Филиппа Маркияновича, председателя нашего. Не то он мне частенько обидные слова, навроде «робота-исполнителя» и «пунктуального механизма», бросает. Будто бы пунктуальность и исполнительность когда-либо такими уж плохими чертами являлись…

Василий Петрович Карасев.Ну что ж, вольному воля. Расхотелось охотиться — ступайте себе домой. А нам не привыкать жить в одиночку средь болот… Тем паче, что мне теперь есть над чем поломать голову — не больно-то заскучаешь.

Болота, болота… Ужель этого до сих пор никто не видел, никто до этого не додумался?! А ты, значит, старый хрыч, всех умней оказался?.. А и чего ж — я тут без малого пятнадцать лет хозяйствую, мне оно и виднее должно быть. Верно же: Сойгинская топь — как наклоненная чашка. Прорыть от нее к Черному оврагу канаву всего на каких-то пятьдесят метров — и сойдет с нее вся вода, и на сотне гектаров можно спокойно брать торф. Ей-же-ей!.. Сколь раз пытался колхоз «Рассвет» добывать тут торф, а все никак, ковырялись с краешку и бросали — топь…

Ах, пойду, пойду, потолкую об этом с Никифорычем. Он мужик умный, должен понять, что даст та канава…

Вот ить чудеса-то какие — о чем я начал думать на старости лет!..

«А-а, зашевелилось осиное гнездо самодовольства!» — все кричало во мне тогда при виде того, как суетливо укладывали вещи профессор и композитор. Не напрасно, значит, сказал Григорий Александрович на второй же день, что, мол, разгонит эту теплую компанию, что, мол, не зря же он Печорин.