Елена Корсакова - Букварь здоровья для тех, кому за… Все лучшие мировые методики в одной книге

У меня были два брата и сестренка. Мы жили в относительном достатке, но скромно, лишнего у нас не было.

В 1937-ом году нашу семью постигло большое горе. 7 февраля папу репрессировали как врага народа. В три часа утра к нам пришли сотрудники КГБ и забрали его без объяснения причин. А через несколько дней увели и маму. Правда, она сидела недолго, ее быстро отпустили.

Мама потом мне рассказывала. Гэбисты положили перед ней на стол большой список с фамилиями из тридцати человек. И говорят: «Подпишите, что они все враги народа». Она говорит: «Как я подпишу, если это неправда? Я никого не знаю, совершенно никого. Я подписывать не буду». Тогда они ее три раза ударили по лицу, толкнули так, что она упала со стула. А она говорит: «Можете меня убить, расстрелять, я подписывать не буду, потому что я этих людей не знаю. Зачем же я буду подписывать? Их же тогда расстреляют. Я этого не хочу!».

Ее отпустили. Но с работы сразу уволили. Потом мама года три не могла нигде устроиться. Кормились с нашего огородика, где мы сажали картошку, огурцы, помидоры. И еще у нас росли аж 32 дерева с грецкими орехами — мы их мешками снимали. И продавали. Еще пешком ходили 18 километров в Молдавию, в село Глинное. Там жила мамина родная сестра, тетя Лиза. Муж ее был пчеловод. Они давали нам мед, муку и сало. Позже мы завели корову — появилось молоко. А потом маму снова взяли на работу, потому что председателем сельсовета стал папин однокурсник с рабфака. Так и выжили.

А в 1956-м году мы получили из Московской прокуратуры письмо. Мама была очень напугана: как только с прокуратуры что-то приходило — у нее руки начинали трястись… Открываем, читаем: «Ввиду отсутствия состава преступления Ваш супруг Копанев Александр Николаевич невиновен и подлежит реабилитации». Реабилитировали его. Это была одна бумажечка. А вторая бумажечка гласила: «Вы можете прийти (это в Одессе, конечно же) в прокуратуру… в такую-то комнату», «компенсация 5000 рублей». Мама получила эти деньги и разделила между нами, детьми, на троих, себе ничего не оставила. Такая цена была моему отцу — 5 000 рублей. Но его уже не было в живых, его расстреляли, как врага народа. И таких расстрелянных было около 20 миллионов.

Детям репрессированных было в жизни нелегко. Я очень страдала. Помню, я пришла в школу после того, как отца арестовали. И села за свою парту. Моей соседкой по парте была подружка Ира. Хорошая девочка из хорошей семьи. Но вот звонок, а Иры моей нет. Заболела что ли? Сидела я одна, урок закончился, перемена началась. Смотрю: Ира в коридоре крутится. Я к ней:

— Ира, а ты что, опоздала на урок?

— Нет, я не опоздала.

— А где ты сидишь?

— А я сижу на последней парте.

— Почему? Что ты натворила?

— Я ничего не натворила, это вы натворили.

— Кто это «вы»?

— Я сидеть с ученицей, у которой отец — враг народа, не буду.

Я пришла домой и так плакала: «Мама, как же жить дальше? Какой ужас».

Везде нас преследовали, везде нам не доверяли, везде нас боялись. На нас было клеймо «семья врага народа», «жена врага народа», «дочь врага народа».

В школе я продолжала учиться также хорошо, как и раньше. Но вместо «пятерок» мне стали ставить «четверки». Учительница стала придираться по пустякам. И не только ко мне, там еще были девочки, у которых отцы были репрессированы. Я молчала, молчала, а потом спрашиваю у учительницы:

— Почему вы мне поставили четверку?

— А ты там неправильно поставила запятую.

— Где?!.

Она возвращает мне диктант: «Вот здесь».

Я посмотрела: «Здесь стоит запятая!».

И она мне наврала прямо в глаза: «А это уже я поставила».

Но потом у этой учительницы репрессировали мужа и все наладилось. Она изменила отношение к нам в корне.

Кстати, а с подругой Ирой мы потом еще очень долго дружили, потому что ее папу тоже репрессировали. Однажды произошла у нас забавная история с цыганами. Это было уже после войны, когда я училась в вузе пищевой промышленности в Одессе.

Я приехала домой на летние каникулы. И вот мы с Ирой поссорились, уже даже не помню из-за чего. Как-то подметала я двор, и рядом с калиткой остановилась цыганка.

«Эй, красавица, — кричит мне. — Давай я тебе погадаю. У тебя, по-моему, какие-то дела нехорошие, какая-то беда. Я тебе помогу, хочешь?»

А я так обрадовалась: ведь мне хотелось подружиться с Ирой. Я очень сильно переживала наш разрыв. Я открыла калитку и впустила ее. Она зашла и попросила: «Я знаю, что у тебя случилось, но ты хоть подскажи мне немножко, чтобы я знала, над чем мне надо работать, чтобы это исправить».