Аркадий Эйзлер - Быть человеком

Однако, группа специалистов под руководством K. Килиана из Университета Дюка в Дюрнаме утверждает: «То, что опасно в случае с животными, оказывается, совсем не страшно для человека, который, в отличие от млекопитающих, имеет 2 одинаково важных активных гена (IGF2R), что позволяет проводить клонирование человеческих эмбрионов более успешно и безопасно». Своими исследованиям они доказали, что человеческие гены, унаследованные как от отца, так и от матери, достаточно активны, что указывает на меньший риск воспроизводства человека, по сравнению с воспроизводством животного. Эти утверждения с воодушевлением воспринял Aнтинори. «Подобные доказательства все меняют, риск невелик!» – восклицает он. Однако профессор Кольман возражает: «IGF2R является, в конце концов, одним из 45 “отличительных” генов. А как насчет остальных?» Могут ли вызывать пороки развития теломеры, укорачивающиеся в хромосоме при каждом клеточном делении? Кольман чистосердечно отвечает, что это еще неизвестно. У клона Долли действительно укороченные теломеры, но их взаимосвязь с процессом старения пока не установлена, хотя овца умерла так скоро, вероятно, именно по этой причине. Конечно, когда-нибудь будут точно и однозначно определены гены или ансамбли генов, ответственные за целый ряд пока неизлечимых болезней. И целевое клонирование с целью наработки, трансплантации и заменяемости клеток, пораженных и поврежденных болезнью, может стать очередным краеугольным камнем в развитии медицины. Эмбриональные клетки с 1998 г. стали объектом не только исследований, но и информационной спекуляции. В печать потекли сведения о селективной обреченности бедных эмбрионов. Инициативу взяли на себя поборники фундаментальных прав человека. Исследования приравнивались к убийству, оппоненты лишались возможности высказывать свои замечания. Тему перевели на прагматические рельсы американской биоэтики. В 2000 г. органы здравоохранения США приняли компромиссное решение: государственные университеты и клиники, субсидируемые государством, могут принимать участие в исследованиях на клетках и эмбрионах, однако не должны производить их сами, а покупать у частных компаний.

В основе споров о введении новой медицинской техники, правового регулирования контроля границ ее допустимого применения и финансирования лежат антропологические представления, моральные ценности и, наконец, религиозные, этические и юридические нормы. Именно поэтому невозможно принимать решения, опираясь только на медицинские аспекты. То, что у медиков не вызывает никаких сомнений и вполне реально, может принести нам новые неожиданные проблемы. Как почувствуют на себе живые предчеловеческие несознательные «элементы» нашего будущего «Я» все эти новые достижения медицинских технологий и можно ли к ним применять человеческие законы?

Представители религии говорят, что, с религиозной точки зрения, необходимо руководствоваться общими положениями религии, которые необходимо возвести в ранг законов. Противники такой позиции предлагают, в свою очередь введение норм, основанных не на религиозно-церковных постулатах, а на базе мировых моральных принципов.

Мы подошли к одной из границ нашего познания, когда философия еще не готова однозначно занять определенную позицию в этом вопросе, а биохимия и медицина наращивают темпы все более тенденциозных исследований, обещающих нам почти метафизическое будущее. И в этой сумятице еще неопознанного настоящего и трудно предсказуемого будущего зададимся вопросом, который звучит почти вызывающе: какие критерии можно применить для определения момента, когда клеточные конгломераты становятся носителем человеческих чувств?

Еще в конце XIX в. было установлено, что головной мозг любого живого существа генерирует электрические токи, которые можно измерять. Это привело к созданию электроэнцефалографа – прибора, позволившего врачам изучать электрическую активность мозга и играющего важную роль в современной практической медицине.

Со смертью человека его мозг прекращает функционировать, и на мониторе энцефалографа вместо волн разной частоты и интенсивности врач наблюдает прямую линию. Поэтому исследователи пришли к заключению, что и началом жизни человека следует считать тот момент, когда мозг эмбриона впервые проявляет электрическую активность. Однако возможно ли точно установить, в какой именно момент мозг зародыша начинает генерировать электрические волны? Первое время исследователи и не пытались это сделать: кто может установить, что происходит в мозге живого организма, который сам-то весь размером с фасолинку, а мозг не больше булавочной головки? Только к концу ХХ столетия, благодаря совершенствованию технологии и миниатюризации приборов, подобное исследование стало возможным.