Юрген Торвальд - Кровь королей

Отец схватил настольную лампу и осветил лицо сына. Оно было белым как бумага.

– Позовите врача, – наконец выдавил он. – Позовите врача, скорее…

Хевенхюллер, пометавшись, нашел старого врача, доктора Михаэлиса. Тот как раз собирался ложиться спать. Но по испуганному голосу настойчиво просившего Хевенхюллера он понял, что дело серьезное, и пообещал тотчас прийти.

Когда Хевенхюллер через несколько минут снова вошел в комнату больного, то увидел, что отец и Беатриса наклонились над Гонсало. Он был уже без сознания. Отец не произнес ни слова, когда Хевенхюллер прошептал ему, что врач скоро придет.

Но доктор Михаэлис не знал, что Гонсало гемофилик. Нашу болезнь постоянно окружали тайной, и Хевенхюллер не сказал о ней врачу. Поэтому тот и не стал особенно торопиться. Когда он пришел, Гонсало уже дышал тяжело, с хрипом. Доктор Михаэлис поставил свою сумку и снял одеяло.

– Что здесь случилось? – спросил он. – Это похоже на очень сильное внутреннее кровоизлияние, которое все еще продолжается…

Доктор Михаэлис не знал, что одной фразой он разрушил все те отчаянные надежды и иллюзии, которые выстроили вокруг себя отец и другие.

Он понял, в чем дело, только тогда, когда услышал за спиной голос моего отца. Отец в двух словах описал ему аварию. Затем помедлил мгновение. Это мгновение понадобилось ему для того, чтобы преодолеть старые стены, которые так долго возводились вокруг нашей «тайны» и тем не менее не смогли остановить слухи о болезни, распространившиеся по всему свету. Отец сказал:

– Мой сын Гонсало гемофилик!

Доктор Михаэлис опустил стетоскоп. Спросил растерянно:

– Господи, почему же вы не сказали мне об этом сразу? Почему сразу не отвезли его в больницу?.. – И потом: – Каким местом принц ударился о приборную доску?

Беатриса молча показала на грудь Гонсало и на область желудка. Врач положил на нее руку.

– В области селезенки прощупывается большая опухоль, она все еще растет. Нет сомнения… – Он наклонился ниже над Гонсало и надавил руками на живот ниже ребер. – У него внутреннее кровотечение…

В этот момент у отца сдали нервы.

– Переливания крови его часто спасали, – произнес он. – Ведь нужен донор. Я предоставлю в ваше распоряжение все средства, деньги, автомобили…

Доктор Михаэлис посмотрел на отца снизу вверх невыспавшимися глазами.

– Ваше величество, – с трудом сказал он и покачал старой головой, – здесь не помогут ни автомобили, ни деньги…

– Помогут переливания крови. У нас довольно часто это случалось… Вы хотите умыть руки… Я не для этого велел вас позвать…

Врач опустил голову и посмотрел на молодое, почти девичье, белое лицо Гонсало…

– Можете позвать сколько хотите врачей, ваше величество, – сказал он жестко, – кровотечение слишком обширное… Здесь переливание уже не поможет. И для отчаянной попытки операции слишком поздно…

Доктор спросил:

– Он католик?.. – И поправился: – Ах да, конечно… Священник живет по дороге к кладбищу, налево, – продолжил он. – Но боюсь, что ему придется очень поторопиться…

Граф Хевенхюллер поспешил вниз по лестнице. Он знал, что у местного священника нет телефона и что его нужно поднять с постели. Дом священника стоял в полной темноте и тишине. Ни в одном окне не было света. Хевенхюллер позвонил. Ничто не отозвалось. Наконец он услышал, что открывается ставень. Было почти двенадцать часов ночи. Со второго этажа раздался хриплый женский голос:

– Кто там?

– Мне нужно поговорить со священником… – крикнул Хевенхюллер. – Умирающему нужен священник…

Окно наверху закрылось. Но ожидание еще не закончилось. Прошло немало времени, прежде чем открылась дверь.

Священник стоял одетый и недоверчиво рассматривал фигуру и лицо Хевенхюллера. Хевенхюллер не знал, что очень часто по ночам молодые фанатики, настроенные против церкви, дурачили священника и вызывали его к людям, которые не были при смерти.

– Прошу вас. – Хевенхюллер протянул руки. – Испанский принц Гонсало лежит при смерти. Принц болен гемофилией. Он находится на вилле Борн…

Священник сходил в церковь, чтобы взять все, что необходимо для соборования. Потом он пошел рядом с Хевенхюллером в ночной темноте. Хевенхюллер торопился так, что священник едва поспевал за ним. Где-то пробило четверть первого, когда они подошли к комнате Гонсало. Хевенхюллер быстро открыл дверь. Его первый взгляд упал на моего отца, который, съежившись, плакал, закрыв лицо узкими, бледными руками…