Ксения Белодедова - 30 историй о раке

Своего сына я лечила от гастрита с 4 лет. Говорила врачам, что сын не жалуется на живот, на что врач отвечала, что когда живот у него заболит, будет поздно, потому что в желудке мало болевых рецепторов.

В 2014 я встала на очередь к терапевту, чтобы получить талон на ФГДС. Их выдавали в поликлинике утром по пятницам. Мне не везло. Я приходила три пятницы подряд в 7:45, 7:30 и даже к 7:00, но талонов на меня не хватало. В то время было много работы, поэтому поход в больницу я отложила. В этом вопросе у меня принципиальное отношение. Я всю жизнь работала на полис, я что, не имею право на бесплатное ФГДС?

Весной 2015 года я пошла в отпуск и решила, что на этот раз точно попаду к гастроэнтерологу. Мне всё-таки удалось взять талон, и я сделала ФГДС. Молодой врач, который проводил обследование, сказал, что мне нужно срочно лечиться у гастроэнтеролога. Я кивнула. Он сказал: «Вы не поняли. У вас два варианта: либо вы пишите отказ от госпитализации, идёте домой собираете сумку и вызываете скорую, или я сам прямо сейчас вызываю скорую и вас увозят в больницу». Мне это показалось чем-то забавным, поулыбалась даже внутренне – я ничего не боялась. Пришла домой и вызвала скорую.

Когда меня привезли в больницу, то я поняла, что всё серьёзно. Медсёстры сказали, что должны доставить меня в палату на каталке. Вокруг бегали врачи. По сравнению с поликлиникой такое отношение меня просто поразило. Ни разу я не почувствовала себя ненужной. А в поликлинике по месту жительства придешь и понимаешь, что ты здесь лишний.

Врач спросил, были ли у меня кровотечения в желудке. Я ответила, что не знаю. Он сказал, что в желудке у меня хлопья, которые появляются после кровотечений. Врач скорой помощи поставила мне капельницу, поинтересовалась, как я себя чувствую. В тот момент у меня было нормальное самочувствие, так что её вопросы меня удивили.

Я пролежала два дня в палате интенсивной терапии. Вводили катетеры через нос в желудок, чтобы отследить, есть ли кровотечения. Ставили капельницы. Потом перевели в общую палату. Ни о каком диагнозе речи не шло, никто ничего не говорил. Чувствовала я себя нормально. Ставили семь уколов в день, ну и ладно. Лежишь, кормят, поят – сплошной отдых.

В больницу меня положили в субботу, а в понедельник, во время обхода, ко мне подошел доктор, которому медсестра рассказала о моём состоянии и как бы между прочим упомянула о метастазах в печени. Я подумала: «Опа! Ослышалась? Или бывают еще какие-то метастазы, помимо онкологических?».

Думаю, врачи боялись моей реакции, поэтому ничего не говорили. После обхода я подошла к врачу и спросила, правда ли, что у меня онкология. На это она сказала, что надо сначала подождать результаты биопсии. После этого мне сразу стало всё понятно.

Меня выписали из больницы, и я снова пришла к молодому врачу на УЗИ. У него были квадратные глаза, потому что ему уже сообщили о моём диагнозе, но он не знал, как мне об этом сказать. Он переживал даже больше, чем я. Не знаю, то ли дело в моем характере, то ли все эмоции у меня ушли на задний план, но я понимала всё. После этого я взяла направление к онкологу.

На тот момент я жила вместе с сыном. В городе у нас мало родственников. По линии отца их много, но с ними мы давно порвали отношения, а по линии матери все живут в Подмосковье. Когда я узнала о своём диагнозе, в первую очередь начала думать о сыне, о том, что он останется один. Сын знал, что мне должны прийти результаты биопсии, и мне надо было что-то ему сказать. Я собралась с духом и всё рассказала. Он уехал на работу, начал изучать тему онкологии, посмотрел мою разновидность рака. Когда приехал, то сказал: «Мама, я прочитал про твою разновидность рака и понял, что ты отхватила себе самый крутой». Я ответила, что тоже это поняла.

В Омске есть врач-невролог – Грико Ирина Аркадьевна. Она старше меня, сейчас ей уже больше 70 лет. Удивительный человек. В 35 лет я у неё лечила радикулит. Чаще всего, неврологи лечат таблетками, а она посоветовала иглоукалывание и поставила мне блокаду. Доктор с большой буквы. Когда в 18 лет заболел сын, я тоже привела его к ней. Тогда она записала ему свой телефон, чтобы, когда ему будет плохо, он мог ей позвонить. Для нас она стала буквально семейным доктором. Самую большую поддержку оказала мне именно она.

Мне неудобно было её беспокоить, а сын позвонил. Ирина Аркадьевна сказала, что поставленный мне диагноз ещё ничего не значит, и отвела меня на МСКТ. Мы съездили, диагноз подтвердился, но теперь его расписали подробнее. С этими результатами я приехала в больницу, а они были неутешительными. Мне поставили четвёртую стадию рака. Были метастазы в печени, поражены несколько лимфоузлов.