Александр Левинтов - Философия старости

Ян Баарс: на уровне фактов это уже очевидно. Каждый человек рос в определенных обстоятельствах. Они уникальны в своих отношениях, образовании, занятости, основных жизненных событиях и опыте. И эта уникальность становится все более сложной по мере того, как люди становятся старше, и некоторые шаблоны или темы становятся более яркими. Вот почему неразумно делать обобщения о людях старше определенного возраста: они больше отличаются друг от друга, чем молодые люди.

Рут Демпси: Итак, каковы некоторые способы культивировать искусство жить в более поздние годы?

Ян Баарс: в своей книге я пытаюсь возродить первоначальный сократический способ философии как искусства жизни. Философия возникла не как академическая дисциплина, а как поиск хорошей жизни. Однако на протяжении всей истории философы много думали о смерти, но мало о старении, потому что до недавнего времени смерть была гораздо большей частью повседневной жизни для людей всех возрастов. Теперь, когда люди живут дольше, нам нужно глубже задуматься о старении. Это должно уравновесить односторонний акцент общества на практических потребностях стареющего населения, таких как расходы на здравоохранение и пенсионное обеспечение. Но что еще более важно, мы должны изучить наши собственные сильные и слабые стороны и научиться вносить свой вклад в культуру, которая поддерживает и стимулирует пожилых людей вести полноценную жизнь. Чтобы развивать искусство жить в более поздней жизни, крайне важно оторваться от часового времени, которое отсчитывает минуты, дни и годы, как будто это так важно. Часы – это всего лишь инструмент для координации наших действий, чтобы мы знали, когда встретиться, но они не должны доминировать над тем, как мы живем. Следующий шаг-исследовать возможности других форм времени – как я объясняю в своей книге-личного времени, социального времени или времени в природе. Искусство старения включает в себя все, что уже хорошо в нашей жизни, но выиграет от большего внимания. Возраст приносит определенную интенсивность. Именно потому, что жизнь проходит мимо, каждое мгновение приобретает особую глубину. Любимый человек не останется, но изменится и, в конце концов, (или внезапно и неожиданно) исчезнет и откроет драгоценность, которая, возможно, не была достаточно пережита раньше.

Рут Демпси: Вы заканчиваете свою книгу прекрасным изображением ночного полета совы Минервы, греческой богини мудрости. Что Вы хотели сказать?

Ян Баарс: Существует старая ассоциация между поиском мудрости и ночным полетом совы как символа мудрости. Сова имеет большие красивые глаза, которые видят все, но не там, где свет слишком силен, как в рекламе продуктов или людей. Ночной полет предполагает, что поиски мудрости могут начаться только тогда, когда жизнь уже обрела какую—то более постоянную форму, в отличие от начала дня, символизирующего жизнь (когда речь идет об экспериментировании, испытании и поиске способов жить и выражать себя). Слух совы также чрезвычайно острый, поэтому она будет избегать громких звуков, которые отвлекают от того, что в конечном счете важно. В тишине вечера или ночи она действительно может видеть и слышать то, что нужно понять.

Следующая публикация также является апологетикой учения Я. Баарса и его философии старости. [Ricca Edmonson, National University of Ireland Ageing & Society http://www.janbaars.nl/ageing-society-reviews-aging-and-the-art-of-living/]

Ян Баарс хочет, чтобы мы «научились вносить свой вклад в культуру, которая стимулирует и поддерживает стареющих людей вести полноценную жизнь»: его книга призвана убедить нас в том, что «развитие культуры может помочь создать культуру». Эта книга, таким образом, стремится сделать вмешательство в жизнь своих читателей, но она осознает, что они не могут изменить все сами по себе: это тоже социальный проект. По Баарсу, как для индивидуумов, так и общества, мы должны видеть мир и самих себя в нем по-разному. В то время как подходы «жизненного цикла» подчеркивают развитие во времени взаимосвязанных жизней, Баарс усиливает это, размышляя о «жизни» с другой стороны: как человек может испытывать опыт тех, кто живет в ней. В геронтологии это, как правило, затрагивается довольно слабо.

Баарс рассматривает рефлексию и поиск мудрости как сильно вовлеченные сюда. Возвращаясь к Сократу, для которого рефлексия означала «познание себя» в смысле знания того, на что способны люди, каковы они: меньше останавливаясь на нашей личной идентичности или биографиях, чем давая нам возможность учиться и критиковать себя и других. Например, для древних греков целью этого является процветание или «жизнь полной жизнью»: не просто процветание в какой-то определенной области человеческой деятельности, но процветание «как человека». Чтобы понять, что это означает, нам нужна философская антропология, которая может способствовать поиску мудрости, культивируя дебаты о том, что такое человек. Эта книга призвана стать частью такой дискуссии. Согласно Баарсу, мы были отвлечены от изучения этой проблемы исторической тенденцией восхищаться философами, предлагающими амбициозные, рационалистические системы, а не теми, кто серьезно относится к природе личного опыта. К числу последних он относит Августина Блаженного, проливая свет на его глубокий анализ времени, а не блуждающего в глубоких тенях его теологических теорий первородного греха и предопределения, а также других, кто подвергал сомнению значение времени для человеческого существования: Бергсона с его концепциями duree и le moiprofonde или Гуссерля и Хайдеггера. Баарс подчеркивает, что для Хайдеггера прошлое демонстрирует бòльшую открытость, чем мы могли бы подумать: жизнь во времени-это постоянная экзистенциальная вовлеченность. Баарс дополняет эту позицию пониманием, полученным от Левинаса, Блоха и Арендта, исследуя человеческое время в терминах «надежда» и «естественность», подчеркивая «спонтанность, творчество и открытость будущего». Для него это идет рука об руку с призывами, такими как призывы Марты Нуссбаум к сострадательному пониманию человеческих затруднений и их значений. В принципе, это подтверждает рассказ Цицерона о старении как кульминации хорошо прожитой жизни, периода, в котором искусство жизни, практикуемое старшим человеком, означает заботу о других людях, а не о себе. Это не значит, что мы остаемся молодыми: Баарс хочет, чтобы мы размышляли о старшем возрасте как о ценном периоде жизни как таковом. «Безмятежное руководство», по Цицерону, может быть достигнуто, если человек прожил свою жизнь надлежащим образом и с большим усилием, стремясь к тому, чтобы «гармоническое воспитание человеческого духа было совершено». Баарс отмечает, что даже если жизненные циклы сегодня «дестандартизированы» и «индивидуализированы» в важных отношениях, это приносит с собой большее, а не меньшее доминирование хронометрического времени. Он отвергает «причинный» счет времени, предположение, что бытие, скажем, автоматически делает человека определенным типом личности с определенными способностями и потребностями. Вторая глава посвящена росту геронтологического и социального негативизма в отношении пожилых людей, в значительной степени связанного с различными формами исследования Это привело к тому, что Муди и Сууд называют «геронтофобским стыдом»: быть старше становилось позором, если только «быть» не могло быть переосмыслено как «быть занятым». Мы предпочитаем иллюзию «полностью независимого индивида, который думает о себе как о полноправном члене общества». Баарс великодушно замечает, что его книга задумана как часть диалога и что он не возражает против того, чтобы с ним не соглашались. Я мог бы представить себе удивительное использование этого текста, в котором онлайн-версия использовалась читателями для предложения поправок и дополнений, которые автор периодически принимал, отклонял или пересматривал. Эта публикация, которая содержит бесконечное богатство стимулов для размышлений и участия, должна начать долгий и важный разговор, в ходе которого мы научимся относиться к старению и переживать его более критически, гораздо более творчески и с большим удовольствием.