Юрий Андреев: Откровенный разговор, или беседы о жизни с сыном-старшеклассником на пределе возможной откровенности

Невысокий, подвижный юноша, очевидно генератор беспокойных вопросов на уроках, чтобы поддержать в глазах однокашников репутацию парадоксалиста, изложил свой тезис в предельно заостренной форме. Он сказал: «С Вашей точки зрения, радость жизни — это удовлетворение от хорошо выполненной работы. А с моей, радость — это праздник или даже ожидание праздника. Например, когда мы ждем праздничного ноябрьского вечера, где встретимся со своим любимым ансамблем, или когда отдыхаем на зимних каникулах и делаем, что хотим, а не уроки. Предлагаю голосовать, кто за Вас, а кто за меня?»

Я ответил: «Валера, я согласен на голосование, однако голосование должно быть честным. Свою точку зрения ты изложил точно, а мою исказил. В книге она выражена совсем по-другому, я пишу, что счастье — в полноте человеческого бытия. Это, проще говоря, и труд, и праздники, в отличие от одних только праздников, которые составляют радость жизни, по-твоему. Так что давай голосовать иначе: кто за вечный отдых (уроков не делать), а кто за сочетание труда и веселого отдыха, в качестве награды за него? Согласен?»

Под смех всего класса Валера от такого голосования отказался.

А я продолжил: «Тем не менее ты вышел на самый главный, коренной вопрос жизни, от решения которого зависят абсолютно все другие частные вопросы: для чего мы живем, в чем видим смысл жизни? Как все нормальные отцы и матери мира, я хочу, чтобы счастлив был ты и весь твой класс, чтобы счастливы были мои сыновья и дочка, словом, все юные граждане планеты.

Вот тут-то и возникает проблема необычайной сложности, на решении которой мы с тобой было разошлись, но потом вроде бы объединились: что считать счастьем? Например, некто, скажем Плюшкин, счастлив, обманув свою дворовую девку, некто, скажем Пацюк, счастлив тем, что галушки сами прыгают ему в рот, а некто, скажем Данко, счастлив, отдав людям свое сердце. Все они счастливы, но представления о счастье у них отнюдь не совпадают». Дальше разговор шел уже на полном взаимопонимании.

Вот такая беседа — одна из многих — состоялась у меня после выхода в свет книги наших с тобой откровенных разговоров. Конечно же, определить свою исходную точку зрения на все окружающее непросто. Известно, что большинство людей живут, подчас ни разу и не задумавшись об этом. Однако это отсутствие осознанного представления вовсе не означает, что своего взгляда, определяющего все поведение, у них нет. Если собрать воедино поступки человека и проследить линию его поведения, то становится ясно, чем и как определяется эта линия.

Сейчас я хочу сказать нечто очень важное. Важное не только для решения стержневого вопроса о счастье, но и для всех других без исключения проблем, с которыми ты столкнешься в жизни. А для того чтобы это сказанное выглядело по возможности наглядно, я напомню тебе наши шахматные баталии. Немало часов провели мы с тобой за шахматной доской. Немало страстей, переживаний и наслаждения подлинной красотой принесли нам эти часы. Но почему? Не задумывался ли ты над этим? Думаю, дело в том, что шахматы — это пускай миниатюрная, пускай упрощенная, пускай в значительной степени абстрагированная от действительности, но модель самой действительности, модель самой жизни! Конечно, жизнь громадна, необъятна, сложна, но те принципы, которые приняты в шахматах, в известной степени отражают систему правил, иерархию ценностей, которые господствуют в нашей жизни. Отражают, я повторяю, очень обобщенно. В чем заключается главное, основное правило шахмат? В том, чтобы уберечь своего короля и заматовать, т. е. уничтожить, короля противника. Отстаивая своего короля, ты как бы отстаиваешь главные принципы своей жизни. Принципы, ради которых можно пожертвовать многим. Можно потерять все, но сохранить короля и, следовательно, победить, отстоять свои принципы. И напротив, при полной доске фигур можно получить мат — и к чему тогда все эти фигуры, если не сумел ты отстоять, сберечь самое для себя главное?..

Сейчас в шахматы играют, и весьма неплохо, быстро считающие электронно-вычислительные машины. При всем их быстром счете они неразумны. Каким же образом вкладывают в их программу представление о ценности короля, бесконечно большей, чем суммарная ценность всех остальных фигур? Это делается так: вводится приоритет короля, такое числовое значение, например десять тысяч единиц, при котором никакая сумма всех других фигур не сможет превзойти значения короля. К примеру, ферзь будет обозначаться в среднем пятьюдесятью единицами, ладья — десятью, пешка — от одной до сорока, в зависимости от своего положения на доске. Ты понимаешь, что нет такой комбинации, при которой машина согласилась бы отдать своего короля за какую-нибудь другую фигуру или даже за все другие фигуры, вместе взятые.