Ксения Иваненко - Психические расстройства и головы, которые в них обитают

Спустя три недели пребывания в острой палате меня перевели в обычную, а ещё через неделю разрешили ходить на лечебную физкультуру – ЛФК.

Каждый будний день после завтрака я и ещё несколько желающих отправляются на ЛФК. Санитарка отпирает дверь, ведущую на лестницу, и доверяет нам самим дойти до зала. Зал ЛФК меньше, чем привычный школьный физкультурный зал, и находится в подвальном помещении с окнами под потолком. Две стены зеркальные, и жутко непривычно впервые за долгое время видеть себя в полный рост. Многие девушки отмечают, что на лекарствах они сильно прибавили в весе, да и я сама замечаю «ушки» на боках и появляющееся пузико.

Напротив зеркал выстроились велотренажёры и беговые дорожки, рядом примостилась шведская стенка, в углу лежат гантели. По всему залу расставлен самый разнообразный спортинвентарь для отработки упражнений на все группы мышц. К стене сдвинут стол для настольного тенниса, а пространство посередине освобождено для занятий на ковриках.

Мы снимаем тапочки и проходим в зал в носках. Нас приветствует приятная пожилая женщина в спортивном костюме и белом халате. Она в отличной физической форме и через пару занятий уже знает нас по именам. В зале мы впервые столкнулись с пациентами из других отделений. Нам кажется, что на нас косятся, зная, что мы из острого отделения. Почти все мы со шрамами на запястьях.

По направлению от физиотерапевта после занятий я отправляюсь на электрофорез для моей больной ноги. Три года назад у меня сдали нервы после сдачи диплома, и я всадила себе в ногу нож по рукоятку, провернув его по часовой стрелке. Я перебила малоберцовый нерв, задела мышцу, перенесла две операции, но болезненные ощущения так и не ушли.

После сеанса электрофореза я села в коридоре на лавочку, заняв очередь на циркулярный душ (душ из многочисленных тонких струй термальной воды, под давлением направляемой на тело). Я потом буду ещё много раз так сидеть тут, пропуская вперёд других, чтобы подольше поговорить с Варей.

У Вари длиннющие тёмно-рыжие волосы, шикарный маникюр и рекуррентная депрессия, как и у меня. Варя уже неоднократно проходила лечение в психиатрической лечебнице. На этот раз её определили в первое отделение (я в третьем). Говорят, там условия больше похожи на санаторий, чем на больницу. Ей уже третий раз меняют курс лечения, и недавно она начала идти на поправку. Наши отделения находятся в разных корпусах, и, не считая ЛФК, единственный шанс встретиться для нас – это столкнуться в очереди на процедуры.

Варя, 21 год

– Я болею с 15 лет, то есть вот уже седьмой год, – уточняет Варя, доставая полотенце из пакета, – до 16 лет я думала, что схожу с ума. Перед сном были дичайшие наплывы мыслей, будто через мою голову транслируется весь мир, как будто меня подключили к телевизору. Я тогда обратилась к детскому психиатру с бессонницей. Он выписал мне сильнейшее снотворное и с чувством выполненного долга отправился в отпуск. От таблеток стало ещё хуже, были галлюцинации. Когда врач вернулся из отпуска, я уже была никакая: не ела, не вставала с кровати, весила 48 кг при росте 171 см. Он пичкал меня два года прибивающими антидепрессантами и снотворным, вообразив себе, что у меня биполярное расстройство. Все эти два года я была овощем.

Ещё девочкой мой сердобольный психиатр засунул меня в детскую дурку, где в приёмном отделении меня обкололи лекарствами и говорили моим родителям, что я сплю и отказываюсь встречаться с ними. Но однажды я увидела их в коридоре и, словно безумная, побежала навстречу и кинулась в объятия. Слёзы лились по моим щекам. Меня быстро забрали в палату и снова закрыли на замок. Но я успела позвонить лучшей подруге Зине. И она, не побоявшись расстояния, что ей придётся проделать, в 16 лет приехала ко мне и встала у окна, потому что ко мне было нельзя. Никому и никогда. Она стояла и в немом изумлении смотрела, как я плачу, сползая по стеклу. Я не слышала, что она мне говорила, но мои губы в отчаянии шептали, что я люблю её. А потом сзади подошёл врач и увёл меня в палату, назначив седативный укол. Я опустилась на кровать, не в силах больше стоять, и отвернулась к стенке, на которой давно застывшей кровью было написано «Беги отсюда, это ад». И я сбежала, написав расписку после выходных и консилиума. В тот же день мы встретились с Зиной, и я поняла, что навсегда привязалась к ней.

Мой психиатр был в гневе. Ещё бы, ведь после моего «побега» ему ничего не оставалось, кроме как полностью взять лечение в свои руки. Он был гнойником на теле еле функционирующего организма российской психиатрии, подгонявшим всех подростков и больных людей под один стандарт, навязанный им советским непереизданным учебником. Он ждал лишь конца дня, отмеряя каждому пациенту по 15 минут, чтобы уложиться в график.