Ю. Соколов - Выбери жизнь!

«Совсем иначе теперь воспринимаю телефильмы, — пишет слушательница. — Раньше как-то не замечала, вернее, не очень-то обращала внимание на всякие застолья с обжираловкой и обязательной выпивкой с курением, а теперь ясно вижу — это сознательное навязывание нам, нашим детям, всему народу такого образа жизни, при котором все должны быть рабами этанола, никотина, обильной и ненужной жратвы. Господи! Оборони Россию от этой оккупации!»

Я могу приводить еще и еще ваши дневниковые откровения, свидетельствующие о той самой проясненности сознания, про которую еще вчера кое-кто писал: мол, не понимает, что это значит. Ваши сочинения, будь на то моя воля, я бы зачитывал ежедневно по радио и телевидению, печатал бы в журналах и газетах, а в дальнейшем обязательно составлю из них отдельную книгу.

«Шла с занятий специально пешком по засыпающему, почти пустому городу. Мне было совсем не страшно, хотя по природе своей я ужасная трусиха. Но этим поздним вечером я ничего и никого не замечала, а в мыслях шла очистительная работа через покаяние. Я мысленно просила прощения у своих родителей за то, что не оправдала их надежд — бросила институт, вышла замуж за выпивоху (за алкоголика второй стадии — теперь я это точно знаю), надеясь своей любовью отбить у него страсть к винопитию. Господи! Как прав был отец, который говорил мне: «Дочка, пойми: вино сильнее любви, оно не даст вам счастья!»

Прости, папа, ту самоуверенную девчонку, не знавшую всего коварства алкоголя… Не я влияла на мужа, а водка стала влиять и на меня, потому что я, пытаясь хоть как-то уменьшить его дозу, выпивала в компаниях очень много, хотя удовольствия особого не испытывала. Алкогольный, а затем и курительный звери поработили меня, сделали истеричной, злой, всем недовольной бабой. Это они — вонючие звери! — заставили расстаться с мужем.

Прости меня, Костя, за то, что выгнала тебя из дому, лишив права на жилье! Я тебя обязательно теперь найду, помогу тебе прийти сюда, в «Оптималист», — и все у нас с тобой наладится!

Прости меня, доченька, за то, что лишила тебя родительской ласки. Тебя, такую болезненную, часто ругаю ни за что, а лишь из-за своей глупой манеры — вечно быть всем недовольной. Прости, малышка, я обязательно все переиначу в жизни.

Простите меня, дорогие мои соседи, за то, что я так часто, особенно заглазно, осуждала и оскорбляла вас. Прошу прощения у всех вас — тетя Тоня, Василий Викторович, баба Лара, Аннушка…

Господи! Прости меня, грешную, за все прегрешения мои, за мое безбожие, за потерю памяти по отношению ко всему, что должно быть свято! Прости меня, Господи, прости!»

Я читаю ваши сочинения, люди, не называя имен и фамилий. Если вы не испытываете при этом чувства дискомфорта, можете просто встать, узнав свое откровение, чтобы никто не подумал о том, что зачитываемые тексты заранее подготовлены…

«Я хочу попросить прощения у своего сынишки за все мои «художества», которые он видел в последние годы, — за пьяные скандалы, подзатыльники и нехорошие слова, которыми я его награждал. А еще — у жены, которая натерпелась от меня столько, что я удивляюсь теперь, как она не ушла от меня. Мне очень хочется сказать ей добрые, ласковые и очень нежные слова, да вот язык еще плохо слушается, чего-то боюсь (а вдруг не поймет?), да и поверит ли она?

У тещи тоже прошу прощения за оскорбления и нецензурные слова, которые я часто ей говорил. И у всех людей я хочу попросить прощения — ведь своим поведением и видом я оскорблял их, наводил на нехорошие мысли.

Простите меня, люди!

Господи! Прости меня!»

«…Это было очень давно — сразу после блокады. Мы только что вернулись в пустую холодную квартиру на Подольской улице, и было очень голодно. Я не помню уже имени мальчика, который на лестничной площадке смачно хрустел дурандой — прессованными подсолнечными жмыхами, которые приходилось разбивать молотком или обухом топора, — она была в ту голодную пору великолепным лакомством. Поскольку я был физически крепче этого мальчугана, я выхватил у него дуранду, а потом грыз ее в каких-то развалинах… Потом я встречал этого мальчика во дворе, но он сторонился меня, а позже куда-то исчез…

Прошла целая жизнь с тех пор, а память моя нет-нет да подкинет мне этот эпизод. И так мне всегда становится тошно, что я обычно заглушал это воспоминание пьянкой. А теперь знаю, что надо делать. Я пойду в церковь, помолюсь и попрошу прошения у Господа Бога за тот детский грех, попрошу прощения у того мальчика, имени которого не знаю…»