Майкл Айлвин - Жизнь без границ. История чемпионки мира по триатлону в формате Ironman

Так же и с историей. Меня поразила наскальная живопись в Национальном парке Матобо в Зимбабве, созданная бушменами десятки тысяч лет назад с помощью гематита и желчи животных. В слезах я слушала рассказ гида о том, как «цивилизация» разрушила образ жизни бушменов. Я почувствовала эмоциональную связь с природой и злость от того, что целый жизненный уклад был разрушен, ценность которого «цивилизация» не могла постичь.

В начале нашего путешествия по Африке я обзавелась привычкой раздавать местным жителям авторучки, пока не поняла, что это никак не поможет им в жизни. Ручки не растут на деревьях и рано или поздно перестанут писать. Если их раздавать просто так, это выработает у людей зависимость и жадность. Затем в Занзибаре я увидела ребенка в футболке «Макдоналдс». Я начала задумываться о концепции «сотрудничества» и глубинных причинах нищеты, включая роль Запада в ее увековечивании. «Мы раздаем местным жителям подарки, – писала я в своем дневнике, – возможно, для того, чтобы справиться с чувством вины и почувствовать себя лучше, хотя это и не помогает людям. В долговременной перспективе это негативно влияет на их развитие».

Но наибольшее влияние на меня оказали шесть месяцев, проведенные в Азии. К тому времени я уже решила получить магистерскую степень в области международных отношений. Поездка в Индонезию вскоре после принятия этого решения была важным шагом. Я тут же влюбилась в эту страну – буйная зелень, рисовые поля, храмы, декоративно-прикладное искусство, киоски с местной едой, вулканы и бирюзовые озера, миски из банановых листьев с благовониями и цветами, куда бы я ни пошла. Я чувствовала себя соблазненной. Мой роман с Индонезией был бурным. Но он показал мне нечто неизвестное и ужасающее.

Мы съездили на остров Сиберут, к западу от острова Ява, и прошлись по деревням, нетронутым западной цивилизацией. Их окружали непроходимые зеленые джунгли, сквозь которые возможно было передвигаться только на маленьких, сделанных вручную деревянных каноэ. Мы жили в домах, построенных на сваях. Местные жители были одеты в набедренные повязки из листьев, а их тела покрывали татуировки, сделанные острым гвоздем с помощью смеси из пепла и сока сахарного тростника. Во время одной из прогулок в джунглях у меня развалился ботинок, мне пришлось весь день ходить босиком по грязи, листве, которые будто бы целиком состояли из чего-то острого. Местные делали это каждый день. Полностью погрузиться в жизнь местных жителей было легко, если не считать того, что этого не могло произойти. Я страдала от обычной дилеммы современного «западного» путешественника: испытывала дискомфорт от того, что делала, и в то же время не хотела упустить возможность побывать в подобных сообществах.

Еще одна благотворная вещь произошла со мной во время 40-часового переезда вдоль острова Сулавеси, более густонаселенного, чем Сиберут, но все еще нетронутого туристами. Я была со своим другом-датчанином Перниллом, и наше путешествие на север острова совпало со вспышкой насилия в городе Посо между местными христианской и мусульманской общинами. Дома сжигали, людей убивали, участники конфликта патрулировали территорию с автоматами и мачете. Люди пытались бежать, улицы были забиты машинами. Блокпосты стояли через каждую пару сотен метров. Мы путешествовали на автобусе. Однажды его захватили боевики-мусульмане. Они забрались в автобус в масках, размахивали мачете, велели водителю везти их на другой конец города. Затем в поисках индонезийцев-христиан прошлись по салону и приблизились ко мне так близко, что, должно быть, услышали стук пульса в моих висках.

После того как их привезли в нужное место, они покинули автобус, не тронув нас. Облегчение было невероятным, но в то же время оно смешалось с чувством вины – за то, что нам удалось избежать самого страшного только потому, что мы западные туристы. Кто знает, что произошло бы при иных обстоятельствах.

Что касается других мест, которые я посещала, путешествуя по Азии: в Бирме была установлена военная диктатура, в Лаосе я своими глазами увидела, какую цену местное население, особенно мужчины, заплатило за производство и употребление опиума. Ничто из этого не смогло изменить моего ощущения, что я живу в тревожном, несправедливом мире, и не отвратило меня от желания сделать что-нибудь, хотя бы самую малость, чтобы эту ситуацию исправить. Когда я вернулась в Англию и поехала в Манчестер, я надеялась, что степень магистра станет началом моего вклада в улучшение мира.