Федор Раззаков: Виктор Тихонов творец «Красной машины». КГБ играет в хоккей

— Кыра «немчуре» ногу сломал! — истошный вопль кого-то из юных игроков огласил всю ближайшую округу.

Игра тут же остановилась и ребятня бросилась к Жеке Гангнусу, который, корчась от боли, лежал на земле. Рядом с ним стоял Слава Тихонов, который в пылу борьбы за мяч так саданул соперника пыром по голени, что звук от этого удара был слышен даже в соседних переулках. Один из «мещанских» — рыжий парень по прозвищу Кузя — схватил с земли мяч и решительным шагом направился к воротам «колхозников». Стало ясно, что он собирается бить «пеналь» — пенальти. Но «колхозники» не хуже рыжего знали правила. Нарушение случилось в центре поля, значит никакого «пеналя» быть не должно.

— Кузя, а рожа у тебя не треснет? — преграждая рыжему дорогу, завопил ему прямо в лицо Славка Гвоздев, который был самым старшим из всех играющих — ему шел четырнадцатый год.

— Ваш Кыра нашего игрока уделал — значит, будет «пеналь»! — с не меньшим запалом, чем его визави, выпалил Кузя.

— Никого он не уделал — вон ваш немчура уже и голосить перестал. Малость полежит и опять забегает. Бей штрафной от центра.

— А я сказал, Гвоздь, «пеналь» будет! — Кузя, хоть и был тщедушнее Славки, но, выпятив вперед грудь, стал наступать на своего противника.

В воздухе явственно запахло дракой. До нее оставались считанные секунды, когда над футбольным полем раздался чей-то залихватский свист. Все повернули головы и увидели человека, которого меньше всего хотели бы видеть. Это был Генка Стеклов по прозвищу Штырь. Сын уголовника-рецидивиста и матери-алкоголички он был грозой окрестной детворы, которая одновременно боялась его и уважала. Несмотря на свой жестокий нрав, Генка был справедлив и порой даже сентиментален.

— Что за шум, а драки нет? — играя папиросой в углу рта, спросил Генка, приближаясь к Кузе и Гвоздю.

— Да вот, Кузя нас новым правилам учит, — ткнул рыжего кулаком в груд Гвоздь. — Немчуру вон где сбили, а он решил нам «пеналь» пробивать.

— Потому что ваш Кыра грубо играет — чуть ногу ему не сломал.

— Чуть не считается, — был неумолим Гвоздь.

— А ну-ка, шантрапа, замолчь! — осадил спорящих Генка и повернулся к Жеке: — Немчура, брысь ко мне!

Женька встал с земли и поковылял на зов Штыря. Глядя на то, как он идет, тот усмехнулся:

— А ты, Кузя, нам баки забиваешь, что он ногу сломал. Глянь, как марширует — будто конь Буденного на военном параде.

Когда Жека подошел к нему на расстояние вытянутой руки, Генка забрал у Кузи мяч и, передав его Жеке, сказал:

— Ковыляй до места своего падения и бей оттуда штрафняк. А ты, Кыра, запомни: идти на игрока с прямой ногой — значит, сделать его инвалидом. Вдруг наш Жека когда-нибудь станет Пекой Дементьевым или Серегой Ильиным, а ты ему на самом взлете всю мазу поломаешь.

— Не будет из немчуры футболиста, — подал голос Гвоздь, — он хоть и шустрый, но больно малохольный. А вот из Кыры толк может получится.

— На пари нарываешься, Гвоздь, — Генка выплюнул изо рта потухшую папиросу. — У Кыры техника хорошая, но башка деревянная — прет вперед, как танк.

— К хорошим тренерам попадет, башку ему поправят, — не сдавался Гвоздь.

— Поспорим?

— На что?

— Я у твоего бати полевой бинокль видел.

— А ты мне за него свою финку отдашь.

— Вы чего, обалдели? — вмешался в этот спор Кузя. — Пока Кыра до великого дорастет, вам уже по сто лет будет.

— А я терпеливый, — гоготнул Генка. После чего смачно харкнул себе под ноги и сказал:

— Ну, ладно, доигрывайте свой футбол, голытьба, а я к Машке пойду — заждалась она, поди, меня.

Однако, дойдя до поворота в переулок, Генка не удержался — обернулся и крикнул играющим:

— И все-таки не быть Кыре хорошим футболистом.

Как показала жизнь, Генка Стеклов по прозвищу Штырь в какой-то мере оказался прав — Славке Тихонову, действительно, не суждено будет стать великим футболистом. Его сманит иная стезя — хоккей, который в конце 40-х станет в Советском Союзе не менее популярен, чем футбол. И, самое интересное, Генка успеет признать свое поражение много лет спустя. Это случится в конце 60-х, когда судьба забросит Тихонова в рижское «Динамо». Его жену, Татьяну, местные власти устроят на работу юристом в местную колонию строгого режима. И вот однажды, когда она после очередного трудового дня собиралась уходить домой, на улице к ней подошел невысокий мужчина в кепке и с трехдневной щетиной на скулах. В руке он держал гвоздику. Протягивая ее женщине, незнакомец спросил: