Стивен Джеррард - Выигрывать любой ценой

Тем временем в Ливерпуле для семей девяноста шести наших фанатов, в том числе и моего десятилетнего двоюродного брата, Джона-Пола Гилхули, столь трагически погибшего в Хилсборо, продолжалась битва за справедливость. Только что мы отмечали двадцать пятую годовщину нашей утраты – были предприняты значительные шаги, чтобы разоблачить ложь и замалчивание правды, все то, что столь долгие годы скрывалось. Тьма и свет, восторг и страдания были неразлучны. Они шли бок о бок, независимые, но неразделимые, как две штанги пустых ворот на стадионе «Энфилд».

В лиге все было иначе. Я так долго жаждал выиграть ее в составе «Ливерпуля», что теперь, когда победа вновь ускользнула, я не мог сдержать своих чувств. Слезы все текли, и любимый мною город превращался в размытое пятно.

Я занимался самобичеванием. В моей голове был полный сумбур. Это очень характерно для меня, но тогда мне не казалось, что я чересчур суров или самокритичен. Я пережил множество замечательных моментов в своей спортивной жизни и добился такого успеха, о каком не помышлял даже в самых лихорадочных мальчишеских фантазиях. Я участвовал и забивал голы в играх и турнирах, которые по сравнению с Блубелл Эстейт в Уитоне, Ливерпуль, 36, где я вырос, – просто другая вселенная. Я делал такие вещи, которые в детстве потрясли бы меня.

Кроме того, я отдал всего себя без остатка футбольному клубу «Ливерпуль»: на тренировках, во время почти 700 игр, за пределами поля, в команде, а также как член клуба, житель района и города. Большего я сделать не мог. Я отдал все стремления, желания и надежды до последней капли. В конечном счете этого оказалось недостаточно, чтобы мы смогли завоевать титул, обладать которым в «Ливерпуле» жаждал каждый.

Вместо того чтобы отдать длинную поперечную передачу и забить гол, совершить решающий перехват или закрутить мяч в сетку позади Марка Шварцера и закрепить победу, я поскользнулся. На финальной минуте «Челси» забила второй гол, но роковым стало лишь простое невезение.

И вот мяч, пас от Мамаду Сако, – и вот я поскользнулся и упал. Фанатская трибуна, да и весь «Энфилд» пели «Ты никогда не будешь один», но я в своей машине чувствовал себя в одиночестве. Мне было очень одиноко. Гимн «Ливерпуля» напоминает о том, что, гуляя в грозу, нельзя вешать голову. Он подсказывает, что не надо бояться темноты. Напоминает о том, что нужно идти под дождем и ветром, даже если все мечты разметало и разнесло, идти с надеждой в сердце.

Мне казалось, что надежды у меня почти не осталось. Похоже, я, наоборот, был недалек от самоубийства. В конце концов, я заговорил с Алекс и попросил ее позвонить Струану Маршалу, моему агенту, чтобы он успел устроить мне вылет из страны тем же вечером. Мне нужно было уехать. Я не мог допустить, чтобы три моих дочки видели меня столь расстроенным и подавленным. Они огорчатся, увидев папу столь разбитым. Мне нужно было уехать из Ливерпуля, потому что мне все еще казалось, будто я всех подвел. Мне надо было найти какое-нибудь место, где мы могли бы побыть одни: только я и Алекс. Что-нибудь вроде города-призрака. Может, мне бы тогда удалось забыть эту боль.

Я слышал, как Алекс разговаривала со Струаном, но мной овладело оцепенение. Автомобиль набрал скорость, и вскоре все мы вновь погрузились в молчание. Я глубоко погрузился в свои мысли и воспоминания об этом волнующем, но мучительном сезоне, о своем спортивном пути, полном счастья и любви, и о том, как я в конце концов оказался здесь, на заднем сиденье автомобиля, со все еще мокрыми от слез щеками, которые я начал вытирать. Почему-то я знал, что уже никогда больше не буду чувствовать себя таким одиноким.

Когда я был маленьким и каждый день играл в футбол на Айронсайд-роуд возле нашего дома в Блубелл Эстейт, я становился Джоном Барнсом. Он был старше меня лет, наверно, на семнадцать, у него была кожа другого цвета, но на широкой полоске бетона, что вела прямиком к нашей парадной двери, нас с самым блестящим игроком «Ливерпуля» было не отличить.

В нашем тупичке я пытался быть в точности таким же, как Барнс: ловким и непобедимым, с доведенным до автоматизма дриблингом и забивающим удивительные голы своему старшему брату Полу и его приятелям, старше меня года на три-пять. Они бились изо всех сил и иногда роняли меня, от чего я в кровь сбивал коленки. Но я попросту поднимался, сдерживая слезы, и на улице, которая для меня была скорее как футбольное поле, вновь становился Джоном Барнсом.