Александр Горбунов - Борис Аркадьев

– Помилуйте, Борис Андреевич, послезавтра.

– Это нереально. Надеюсь, вы примите во внимание авторские искания?

– Хорошо, на искания – еще день.

– Ну, это легче. Теперь есть вероятность, что уложусь.

Бывали случаи, Аркадьев являлся в редакцию в назначенный срок, с лицом растерянным и виноватым.

– Вы не могли бы запереть меня в комнате часа на два? Казенная обстановка обяжет…

Я оставлял его в своей комнате и уходил. Иногда это помогало, а иногда он заявлял, что все-таки домашние стены милее и он уезжает.

Для вида мы возле своего редакционного конвейера вздыхали, разводили руками, ворчали, но на Аркадьева терпения хватало. Знали: раз он взялся, появится статья, которая остановит на себе внимание.

Каким наслаждением было раскатывать свернутые трубочкой листы бумаги в клетку (он вырывал их из школьной тетради), исписанные крупным, округлым почерком! И всегда там находились мысли или наблюдения, изложенные с покоряющей афористичной точностью, где отвергнуто и выжато все приблизительное, отвлекающее и оставлена одна живая суть. По вычеркнутому и вписанному нетрудно было проследить, как искал он фразу, доводя ее до состояния формулы. И всегда-то Аркадьев писал меньше, чем мы просили, и приходилось заранее думать, чем занять вероятную пустоту на полосе, отведенной для его статьи.

Как-то раз я попросил Аркадьева внести в рукопись фамилии игроков, которые бы в качестве примеров иллюстрировали его утверждения. Он ответил, что должен подумать. Думал день. Позвонил и продиктовал, куда какие фамилии вставить. Еще через день позвонил снова – одни вычеркнул, назвал другие. Читая гранки, долго сидел, взвешивая свои примеры, вздыхал, опять какие-то фамилии убрал, вписал новые. «Ну теперь, кажется, грубых ошибок нет. Один, правда, вызывает у меня беспокойство, но он молод, будем считать, что ему выдан аванс».

К прессе он относился ровно, в крайности не впадал. А крайности эти известны. Иные тренеры заигрывают с журналистами, стараются держаться с ними покороче – то ли чтобы обезопасить себя на будущее, то ли рассчитывая на лишнее доброе слово, которое никогда не помешает. Другие – воинствующие, подозрительные, взрывающиеся по поводу и без повода, с порога отвергающие любое самое безобидное замечание.

Был период, когда Аркадьеву приклеили ярлык «оборонца». Эту точку зрения какое-то время разделял и Мартын Иванович Мержанов, горячий сторонник наступательного футбола, и высказал ее в открытой полемике (позже Мержанов признал, что погорячился). Так вот, Аркадьев в ту пору добродушно, с тоненькой своей улыбкой говорил мне: «Не знаю, кому первому взбрела в голову сия шаловливая мысль. Большое удобство делить футбол на атакующий и оборонительный. Да только ни тот ни другой не является хорошим футболом. Как прикажете атаковать без надежной обороны? Мне это не известно. Мартын Иванович прав: надо всей душой стремиться атаковать. Но какая победа лучше – 3:0 или 6:3? 6:3 – это скандал, безобразие, распущенность. Серьезный тренер не может позволить себе таких побед. Обижен ли я критикой? Нисколько. Спор полезен. Не сомневаюсь, что он приблизит нас к истине».

Борис Андреевич, пока позволяло здоровье, частенько являлся в редакцию без оповещения («был неподалеку, не мог отказать себе в удовольствии заглянуть»). Работа прекращалась, все тянулись «на Аркадьева»; он в моей комнате усаживался в кресле (спина прямая, руки поцарски возлежат на подлокотниках) и произносил медленные монологи.

– Поистине неисповедимы пути. Когда я в сороковых годах дерзнул намекнуть, что будущее за универсальными игроками, меня опровергали, высмеивали: оригинал, фантазер! А сегодня универсализм к общим услугам, словно он от Адама и Евы…

И я так и не знаю, отводил ли он одинокую душу, заходя в редакцию, или хотел быть полезным нам, репортерам, а через нас – футболу?

Ровно, стоически воспринимал он и жизнь, в которой участвовал, тренерскую жизнь.

Я затеял с ним разговор, предложив написать заметки о работе тренера.

Он помолчал, прикрыв глаза, скривил губы в хитрой улыбке:

– Странная профессия. В высшей степени странная. Ну да я засиделся, отвлекаю вас от дел…

Встал и ушел, так и не ответив на мое предложение.

Иногда что-нибудь расскажет между прочим, словно поддразнивая: вы и представить не можете, что приходилось переживать.

– Мало кто знает, что не кто-нибудь, а сам Федотов и Бобров ходили к начальству с требованием освободить их от Аркадьева. Удивлены? У начальства в тот раз, на удивление, хватило решительности отправить парочку великих восвояси, ни с чем. Я уцелел, а потом они оба каялись – не могли себе простить этого шага.