Джеймс Гривc - Возвращение к людям

Мы полетели следующим рейсом и приземлились, опоздав на шесть часов, в другом аэропорту. В это время в другом конце города – в аэропорту Линате – меня с возрастающим нетерпением ждала группа встречающих от «Милана». Но только к лучшему, что они не видели, как я выходил из самолета после приземления в Малпенсе. Я терпеть не могу летать на самолете. Чтобы придать себе смелости, я налегал на коктейли с шампанским, и к тому времени, когда мы добрались до Италии, мне уже море было по колено.

Я играл на следующий день и забил один гол в матче с очень сильной командой «Ботафого». Счет вышел ничейный – 2:2. Болельщикам моя игра, видимо, понравилась, и администрация «Милана» заявила, что будет с нетерпением ждать моего возвращения в июле после рождения нашего малыша. И с этого начались мои конфликты с клубом.

Ребенок (как потом оказалось, девочка) должен был родиться 15 июля, и я планировал вернуться в Милан 17-го. Наша восхитительная малышка Митци, как позволительно женщине, запаздывала, и я телеграфировал в Милан, что остаюсь с женой до рождения малыша. Они «вошли в мое положение», пригрозив мне штрафом в 50 фунтов за каждый день опоздания. После этого не могло быть и речи, что Джимми Гривс уживется с «Миланом».

Я послал ответную телеграмму, сообщая, что какие бы меры они ни приняли, я не намерен возвращаться до тех пор, пока не появится на свет мой ребенок. На этот раз они смирились, но все равно на душе у меня остался неприятный осадок.

Наконец шестого августа Митци соблаговолила появиться на свет. Спустя несколько часов после ее рождения я случайно столкнулся в роддоме с моим старым приятелем из «Челси» Джоном Силлетом. Мы решили зайти в ближайший бар «Олд Белл», чтобы парой рюмок обмыть появление малышки. Через семь часов, на рассвете, мы, счастливые, сидели в погребке «Олд Белла». За это время мы, скорее, не обмыли, а, так сказать, утопили младенца и уже не способны были сделать и шагу. Мы пережидали, пока не минует опасность в лице разъяренной тещи Джона, которая, должно быть, рвала и метала, ведь он обещал давно быть дома.

В баре все проблемы, связанные с «Миланом», вылетели из головы или, по крайней мере, казались далеко-далеко. Но спустя четыре дня я уже предстал пред лицом нового начальства. И для меня начался четырехмесячный кошмар. Может, это прозвучит слишком драматично, но я оказался буквально узником «Милана». Я, к своему несчастью, слишком поздно обнаружил, что порядки в итальянском футболе совершенно иные, чем у нас. С футболистами там обращаются, как с безмозглыми болванами, ни на йоту им не доверяя и нещадно наказывая увесистыми штрафами при малейшем намеке на непослушание. Эта обстановка действовала на меня угнетающе. Возможно, будь я постарше, то смог бы как-то приспособиться. Правда, будь я взрослее, соображал бы лучше и ни за что бы не согласился поехать в Италию. Но в ту пору я еще не созрел для решения серьезных проблем и постоянно делал ошибки.

Когда я подписал контракт с «Миланом», но еще не переехал в Италию, в клубе появился новый тренер – Нерео Рокко. Это был крупный, упитанный мужчина, страшный педант, а юмора у него было не больше, чем у разъяренного быка. Бедняга Нерео! Из-за меня его жизнь превратилась в ад. Но и он, надо сказать, не доставил мне особой радости.

Теперь, когда я вспоминаю прошлое, мне становится жаль Рокко. Его работа заключалась в том, чтобы выжать из меня все, на что я только был способен. Но я-то не был в этом заинтересован и поступал так, что жизнь Рокко становилась невыносимой. Будь у него другая натура, он, возможно, нашел бы способ наладить наши взаимоотношения. Но единственно, на что он, видимо, рассчитывал, пытаясь меня «приручить», была жесткая и жестокая дисциплина.

По приезде в Милан мне пришлось тотчас же отправиться за сорок миль от города в уединенный лагерь в Галаретте, где Рокко проводил тренировки с остальными игроками. Спортивный лагерь? Да он больше походил на тюрьму! Они считали, что если запереть всех нас вместе (без преувеличения запереть), то в команде возникнет дух коллективизма. Но это, по моему мнению, привело лишь к тому, что все игроки до смерти друг другу надоели еще до того, как вышли на матч. Ведь нам даже не разрешалось оставаться одним, проводить время вне команды. Наша жизнь походила на затянувшуюся и всем осточертевшую игру «делай как я»: впереди, покрикивая по-сержантски властно и угрожающе, Рокко, а все мы за ним, покорно и приниженно. Его английский был чуть лучше моего абсолютного незнания итальянского, и мы обычно объяснялись жестами, как глухонемые.