Джеймс Гривc - Возвращение к людям

Альф был совершенно прав, предпочтя поставить в четвертьфинале против Аргентины стопроцентно здорового игрока, и Джефф Херст занял мое место. Херст с радостью ухватился за возможность впервые сыграть в чемпионате мира и забил головой отличный гол с паса блистательного Мартина Питерса, что принесло нашей сборной победу со счетом 1:0.

Аргентинская сборная оказалась менее свирепой, но почти такой же вздорной, как и в игре с Бразилией в Сан-Паулу, а их капитан Раттин, одаренный, но слишком темпераментный игрок, был удален с поля за попытку заняться судейством. Я полностью разделял мнение Альфа, когда он, обычно человек уравновешенный, разразился после матча потоком бранных слов, называя аргентинцев «зверюгами». И я был очень рад, увидев, насколько к лучшему изменились аргентинские игроки к чемпионату мира 1978 года: они обуздали свой норов и давали возможность полностью раскрыться только спортивному мастерству, которое, несомненно, возросло.

Полуфинальный матч с Португалией представлял собой образец классического футбола по сравнению с игрой против Аргентины. Из-за травмы, которая практически уже не беспокоила, меня все еще держали на скамейке запасных, и оттуда я наблюдал, как превосходно Бобби Чарльтон вел команду Англии к победе со счетом 2:1.

В конце полуфинальных игр я уже довольно ясно понимал, что Альф не собирается ставить меня в финал. Моей мечте помочь сборной Англии в борьбе за титул чемпиона мира не дано было осуществиться. Но я сам всем своим существом был готов к этой борьбе.

Газетчики принялись раздувать историю вокруг «Гривс обязательно будет играть» или «Гривс ни за что не будет играть» в зависимости от своих личных воззрений на сей счет. Но только один человек – Альф Рамсей – знал наверняка, буду я играть или нет. Но он ни одним намеком не выдавал своего решения.

Наступила суббота, когда должен был состояться финальный матч, а я все еще не знал наверное, буду я в нем участвовать или нет. Но я чувствовал, что Альф держится со мной несколько отчужденно, и догадывался, что он решил оставить команду в том же составе, как в предыдущей игре. К полудню я был уже в этом совсем уверен, и моя догадка оказалась правильной.

Вообще-то еще утром у меня было неприятное предчувствие, переходящее в уверенность. Бобби Мур, проснувшись, увидел меня за упаковкой вещей. «Что ты делаешь, Джим?» – удивился он, привстав с постели.

– Упаковываю вещи, чтобы побыстрей уехать после матча.

– Ты можешь это сделать и завтра утром, – сказал он. – Сегодня вечером нам предстоит большая пирушка. Будем праздновать победу.

Альф был в разговоре со мной немногословен. Только сказал, что решил оставить состав команды без изменений и полагает, я его пойму.

– Конечно, Альф, – ответил я ему. – Они тебе принесут победу.

– Я тоже так думаю, – сказал он и отошел, чтобы поговорить с другими игроками, которых тоже не включил в игру.

Мне не раз задавали вопрос, как Альф должен был бы объяснить, почему он не выпустил меня на поле. А что он мог сказать? Он понимал, что я потрясен этим, но делал то, что считал правильным. В сборной было еще десять игроков, которым не повезло, как и мне, почему же Альф должен был выделять меня и говорить мне какие-то особые слова, что сожалеет? Да я и не искал ничьего сочувствия. Я сочувствовал самому себе, и мне было тошно оттого, что я остался вне игры. Я никогда и ни в коей мере не был в обиде на Альфа. Он делал свое дело, и Англия завоевала титул чемпиона мира.

О сильном духе товарищества, которое создал в команде Альф, говорит то, что все одиннадцать игроков, не включенных в основной состав во время финальной игры, подавили в себе чувство обиды и оказали самую горячую поддержку тем одиннадцати игрокам, которые представляли нашу сборную в матче против ФРГ. Душой мы были с ними, и после того, как было сыграно еще и дополнительное время, я чувствовал себя настолько измотанным, будто сам провел всю эту игру. Победа была одержана со счетом 4:2. Три гола забил Джефф Херст, что стало историческим событием и чемпионата, и его спортивной карьеры.

Я, как и все мы, радовался победе, но даже в этот великий момент триумфа у меня было тоскливо на душе оттого, что я не принимал участия в финальном матче, которого, может быть, ждал всю жизнь. Это был самый горестный день за всю мою футбольную карьеру.

Когда праздник был в полном разгаре, я тихонько вернулся в отель, взял свои вещи и улетел домой. Потом Мур сказал мне, что Альф решил, будто этим я хотел выказать свое пренебрежение. Совсем не так. Я был искренне рад за Альфа и не хотел испортить ему радость грустью, которую он мог прочесть в моих глазах.