Альгирдас Шоцикас: Четвертый раунд

В Москве нам сразу же не повезло. Жеребьевка свела нашу команду со сборной столицы. Это было больше, чем неудача; это была катастрофа. Команда Москвы блистала громкими спортивными именами, большинство ее участников по праву входило в число лучших боксеров страны. Такие асы, как, скажем, заслуженный мастер спорта Сергей Щербаков или Александр Любимов, не нуждались в дополнительных рекомендациях; их имена гремели не только у нас, в Советском Союзе, но и за рубежом. Боксеров же литовской сборной не знал никто; они для широких кругов спортивной общественности являлись тем, что принято называть «темными лошадками».

Правда, именно последнее обстоятельство как раз и вызвало на первых порах некоторый ажиотаж вокруг нашей команды. Дело в том, что в прошлом боксеры Прибалтики пользовались неплохой репутацией. И некоторые журналисты решили, что от нас можно ожидать всяческих сюрпризов и спортивных сенсаций. У нас брали многочисленные интервью; фотографировали, так сказать, и в розницу и оптом; одним словом, создалась обстановка больших ожиданий, которых нам не суждено было оправдать.

Проиграли мы, что называется, с треском. Во всех восьми весовых категориях — тогда еще их было не одиннадцать, как теперь, а восемь. Причем все бои проиграли нокаутами. Москвичи — Булаков, Авдеев, Любимов, Пушкин, Щербаков, Сильчев, Перов и Юрченко — буквально разгромили нашу команду; почти все поединки закончились в первых раундах.

Я, разумеется, тоже проиграл. Моим противником оказался бывший моряк-дальневосточник Николай Юрченко. Высокий, физически очень крепкий, с мощными, великолепно развитыми мышцами, он обладал колоссальной силы сухим точным ударом и являлся грозным противником. Еще накануне боя мне сказали, что о нем с уважением отзывается сам Королев, который познакомился с Юрченко на тренировке и испытал на себе во время пробного спарринга его знаменитый удар.

Меня в этом смысле также не ожидало разочарование. Юрченко начал бой уверенно и решительно. И уже в конце первой минуты я получил возможность оценить достоверность полученных о нем сведений: его встречный кросс настиг меня с неумолимостью рока, едва я ослабил на какой-то миг защиту. Удар был настолько быстр и точен, что защититься от него, как мне тогда показалось, просто невозможно.

Дальше пошло в том же духе: любую ошибку — а в них тогда у меня недостатка не было! — противник моментально использовал. Юрченко бил из самых различных положений, но почти всегда очень точно и резко. В какой-то мере это напоминало избиение: настолько его техника и мастерство были в тот раз выше моих возможностей. Чувствовал я себя крайне отвратительно, и не столько от ударов Юрченко, хотя они были весьма и весьма весомыми, сколько от сознания своей беспомощности, от ощущения неотвратимости того, что происходило на ринге. Быть пешкой в чужих руках всегда малоутешительно; когда же за тобой следят тысячи глаз, переносить это вдвойне тяжелее.

А во втором раунде случилось самое худшее.

В одно из мгновений очередной атаки Юрченко, угрожая ударом в голову, заставил меня вскинуть руки, и когда я увидел, что удар — мощный встречный прямой — идет не в голову, а в корпус, сделать уже было ничего нельзя. Жгучая, нестерпимая боль вспыхнула где-то чуть выше желудка, обожгла мозг и бросила на брезент.

Я слышал, как судья отсчитывал секунды, но встать не мог. Стыд, жгучий стыд за собственную унизительную беспомощность добавился к ней уже потом, когда судья объявил нокаут.

В раздевалке меня вырвало.

Бой с Юрченко, как бой тяжеловесов, оказался последним, восьмым по счету, и мое поражение окончательно довершило крах нашей команды. Матч со сборной Москвы и явился, по существу, моим первым настоящим боевым крещением, моим и всего литовского бокса. В тот день я навсегда запомнил одно: ничто в жизни не дается сразу, наскоком. Разумеется, если речь идет не о пустяках, а о чем-то серьезном. А бокс — для меня это было серьезно; без бокса я уже не представлял себе будущего. И мне вдруг до боли стало ясно, сколько бездумного, мальчишеского, легкомыслия скрывалось под моими розовыми мечтами. Я понял, что в большом спорте, как и в любом другом настоящем деле, нет и не может быть легких путей. Одно дело — удача, совсем иное — прочный успех. Его не завоюешь одной-двумя случайными победами. Даже если это победы над чемпионами. Они, эти победы, как выяснилось, немного стоили.

А добиться успеха мне очень хотелось. И именно в боксе. Как ни странно, жестокий урок, полученный в Москве, не только не отбил охоту к рингу, но, наоборот, придал ему в моих глазах еще большую желанность и привлекательность.