Татьяна Любецкая - Контрапункт

Никто из них даже не узнал его. Не заметил.

– Пап, – спросила Ира, – как по латыни «Так проходит людская слава»?

– Sic tranzit Сloria mundi, – тотчас отвечал Борис Андреевич. Но, искоса взглянув на меня, тонко усмехнулся и добавил: – Не огорчайтесь, на то она и слава, чтобы проходить, оставаться должно нечто другое…

Дебют советских фехтовальщиков на Олимпийских играх в 1952 году оказался столь же бесславным, что и у футболистов. И так же как Борис Андреевич, Виталий Андреевич возглавил олимпийскую сборную «пораженцев». Только фехтовальное фиаско не было воспринято нашей общественностью так трагически, как футбольное. И, остыв после олимпийских битв, «провинившиеся» фехтовальщики могли относительно спокойно осмыслить суть поражений, ошибок и затем творить во славу отечественного фехтования.

Судьба Виталия Андреевича – это счастливая судьба человека, всю свою тренерскую жизнь трудившегося в одном клубе (с 1949 года и по сей день он тренер армейской команды) и год от года «поставлявшего» миру все новых и все более высокого ранга чемпионов: страны, мира и, наконец, олимпийских игр.

Впрочем, ему самому до конца своего счастья, верно, не постичь, во всяком случае в той степени, в какой это мог бы сделать тренер по футболу. Ибо в фехтовании такое постоянство – дело самое обычное и там не принят тот «неорганизованный хаос» тренеров, который процветает в футболе.

Но почему же так разительно несоответствие в реакции общественности на проигрыши в фехтовании и в футболе?

Будем говорить прямо: не многих волновали у нас тогда фехтовальные поединки, хотя бы даже и олимпийские (не сравниться фехтованию по части популярности с футболом и сейчас). Те же, кого волновали, – в основном специалисты – не вправе были ждать от нашей сборной громких побед: оснований не было. Ибо Олимпиада в Хельсинки – не только первая олимпиада советских фехтовальщиков, но и, по существу, первый официальный международный турнир. До того, находясь в плену собственных метаний, заблуждений и поисков, они почти не имели представления о том, как развивается передовое в то время западноевропейское фехтование (знание систем устаревших, дореволюционных школ и почти двадцатилетней давности встреча с Турцией, разумеется, в счет идти не могли).

Лишь за несколько месяцев до Хельсинки наши встретились в ряде товарищеских матчей с «великими» венграми. И с этими крупицами международного опыта, а также с грузом неясных надежд и сомнений отправились на свой первый бал – XV Олимпийские игры. Из учеников Виталия Андреевича в Хельсинки выступили четверо: Анна Кольчугина, Надежда Шитикова, Марк Мидлер и Лев Кузнецов.

Приехав в Хельсинки, советские фехтовальщики жадно следили за каждым шагом венгров, даже на улице. Ну а уж на тренировках, естественно, ни одного штриха, ни одного взмаха клинка старались не пропускать! «И однако же, нам слепила глаза собственная самоуверенность, – вспоминает не без иронии Виталий Андреевич. – Не успев как следует взяться за оружие, мы тем не менее возомнили, что достаточно сильны, и уже в Хельсинки кричали о новой – советской – школе фехтования, хотя на самом деле до ее появления было еще далеко. На чем строилась наша самоуверенность? Примерно на следующем: фехтование-де дворянская шалость в прошлом, и вот мы, строители нового, покажем им, этим аристократишкам, как надо драться и побеждать, и все в таком же роде.

Мы „размахивали“ атлетизмом и общефизической подготовкой – в этом мы и впрямь уже тогда преуспели. Что же касается владения рапирой, то тут мы были, что называется, еще в лаптях».

Помимо того что, встретившись с прима-артистами фехтования, кое-кто из наших, мягко говоря, струсил, выиграть им мешали еще и судьи. При всех сомнительных фразах арбитры оказывались на стороне именитых. К нашим же неизменно проявляли жесткость и недоверие. С другой стороны, советские фехтовальщики весьма приблизительно ориентировались в международном судействе. И там, где порой им чудились судейские ошибки, на самом деле ошибались они сами. Короче, все было непривычно, не так, как дома. Наконец, нашим была просто незнакома атмосфера большого международного турнира, незнакомо ощущение олимпийского помоста под ногами.

Бесспорно, в фехтовании многое к тому времени устарело, и это было видно Виталию Андреевичу уже тогда, но, чтобы сказать свое, новое, слово, необходимо было повариться в гуще мирового фехтования, познать, уже утвердившийся международный уровень и лишь затем попытаться подняться выше. «Чтобы это осознать, нам нужно было пройти через „провал в Хельсинки“, – говорит Виталий Андреевич.-Нас тогда зверски ругали, критиковали. И поделом. (Впрочем, зверски – это с нашей точки зрения, ибо критика фехтовальщиков не идет ни в какое сравнение с тем, как поступили с футболистами, с Борисом…) Признаться, одно время мы чувствовали себя очень скверно и одиноко. Но в конечном счете выстояли. И тут большую помощь на совместных сборах нам оказали венгры. Кроме того, мы начали выезжать на международные турниры – так сказать, на ощупь пробовать западноевропейское фехтование и, в общем, довольно быстро освоились в нем, а затем стали и обгонять.