Владислав Третьяк - Верность

Тренеры волновались не меньше нашего. И Тихонов, и Юрзинов оба осунулись, почернели. Матч, который нам предстояло сыграть, подводил итог их напряженному четырехлетнему труду. Правильным курсом они шли или ошибались?

И вот мы собрались без тренеров. На правах самого старшего и опытного я взял слово:

– Ребята, вся Олимпиада была интересной для зрителей, но вы знаете, как ждут наши болельщики хоккейной победы. Я вижу, что многие дебютанты очень волнуются. Это естественно. Для меня эта Олимпиада четвертая, а волнуюсь, как в первый раз. Важно, чтобы мы помогали друг другу, быстро исправляли ошибки, если они появятся.

Я всматривался в знакомые лица, думая о том, что как же трудно пришлось парням в минувшие дни! С тяжелыми травмами заканчивали турнир Макаров, Ларионов, Тюменев. Врач нашей сборной сбился с ног, восстанавливая боеспособность команды. Кстати, несколько дней спустя Борис Сапроненков в интервью корреспонденту газеты «Советский спорт» скажет: «Когда-то мне довелось работать с лыжниками. Уж в чем в чем, а в терпении им не откажешь. Но у хоккеистов терпение особого свойства. Это терпение к боли, к травмам. Иному игроку наложишь в перерыве несколько швов, и он как ни в чем не бывало вновь выходит на лед. Вот такие они – наши ребята. На тривиальные синяки и шишки они просто не обращают внимания. Считается, что если их не получил, значит, играл не в полную силу».

После нашего собрания некоторые спортивные руководители тоже изъявили желание побеседовать с командой и с каждым игроком в отдельности – так сказать, для поднятия морального духа. Но это была бы уже «накачка», а она ничего хорошего не сулит. Тихонов проявил твердость, не допустив более никаких призывов и уговоров. Как опытный психолог (а хороший тренер обязательно должен быть психологом), он по нашим лицам угадал стопроцентную внутреннюю сосредоточенность каждого игрока, настрой на полную самоотдачу. «Накачка» могла вызвать раздражение, а у молодых хоккеистов – скованность. Тарасов, помню, в таких случаях не подпускал к команде никого из посторонних, какие бы высокие посты они ни занимали. Точно так же поступил и Тихонов.

Не стану подробно описывать матч – он еще у всех в памяти. 2:0 – таков его счет. Зрелищно это была не самая интересная встреча, однако по внутреннему напряжению поединок безусловно выдающийся. В первом периоде вратарь Шиндл стоял хорошо, но все же не уберег свои ворота от снайперского броска Кожевникова, который, кстати, был включен в олимпийскую сборную в последний момент. Во втором периоде удачным оказался кистевой бросок Крутова в дальний угол. Две ошибки защиты – два гола. А наша оборона в тот день действовала безошибочно.

До игры думали: ну, порадуемся, если победим! И вот она – победа. Мы вернули звание олимпийских чемпионов. Ликуют на трибунах наши болельщики. И нам бы радоваться. Но нет, для радости не осталось никаких сил – ни-ка-ких! Все отдано там, на льду олимпийского катка.

Только когда закончилась церемония награждения и мы оказались в автобусе, Фетисов встал: «Ура!»

И грянули мы во весь голос песню «День победы».

…Да, я твердо решил, что эта Олимпиада будет для меня последней. Вот доиграю внутренний чемпионат и все.

А ведь никаких внешних причин для ухода вроде бы не было. В Сараево я отстоял уверенно, как в лучшие годы. Наша армейская команда задолго до финиша чемпионата страны далеко оторвалась от соперников, а в итоге, потерпев за весь сезон только одно поражение, опередила спартаковцев на 28(!) очков. Меня никто не мог ни в чем упрекнуть. Со стороны все было как всегда – сезон прошел вполне благополучно.

Но я знал, что ухожу, и тренеры тоже это знали. Однако по какому-то негласному уговору темы этой мы не касались, и до самого конца сезона я играл почти во всех матчах – и за клуб, и за сборную.

Да, все было как обычно. Я выходил на лед и защищал ворота ничуть не хуже, чем привык делать это за 15 минувших лет. И добросовестно изнурял себя на тренировках. И жил в своей комнате на нашей армейской базе в Архангельском, выполняя все требования незыблемого распорядка дня: подъем, зарядка, завтрак, занятия, обед, снова занятия, ужин, свободное время, отбой. Но смотрел я на эту свою жизнь уже иначе, чем прежде. Я понимал, что ничего этого скоро уже не будет, и потому каждый прожитый день имел особую цену.

Когда-то, очень-очень давно, почти мальчишкой я провожал Локтева, Александрова, потом Фирсова, Рагулина, Мишакова… Тогда мне казалось, что сам я буду играть вечно. Ветераны в моем представлении были пришельцами из другой эпохи. Брежнева я называл «дядя Володя». А теперь незаметно сам стал ветераном, самым старшим по возрасту в ЦСКА, и уже ко мне новички обращаются на «вы».