Игорь Фесуненко - БРАЗИЛИЯ, ФУТБОЛ, ТОРСИДА…

Зрители, столпившиеся вокруг, расмеялись: уж больно удачно это получилось. И Чарльз Миллер через пару минут уже сознательно повторил этот удар пяткой назад. И снова народ возликовал. Сюрприз для соперников и счастливый случай для своих. С тех пор удар этот и стал называться «чарльз». В отличие от «мараньона» им и сегодня пользуются довольно широко, но попробуйте утверждать, что кто-нибудь исполняет его лучше Чарльза Миллера!

— Ну, а «баррозо»? — воскликнет протирающий стаканы буфетчик. И тут же бросит полотенце на стойку бара и зажмурится с наслаждением, словно созерцая этот восхитительный прием.

— Еще бы! — с готовностью откликнутся все присутствующие. Как же, как же! Удар «баррозо»! Знаменитый удар внешней стороной стопы, путающий защитников и повергающий в панику вратарей. Впоследствии он превратился в «сухой лист», тот знаменитый удар, прославивший Диди. Тот самый «сухой лист», каким Диди забил первый гол в истории «Мараканы» в июне пятидесятого года в матче сборных Рио и Сан-Пауло. А потом, в пятьдесят седьмом, тот же Диди тем же ударом вывел Бразилию в финал чемпионата мира в отборочном матче с командой Перу.

И каскад подобных ностальгических восклицаний будет завершен обязательным напоминанием, что, все-таки, первый «сухой лист» был исполнен не Диди, а Рубенсом Салесом. И случилось это, когда Диди еще и на свете-то не было: в 1914 году в первом же матче сборной Бразилии со сборной Аргентины в Буэнос-Айресе на Кубок Рока. Это был единственный в том поединке «наш» гол. Который принес первую победу в долгом, продолжающемся до сих пор и никогда не утихающем споре двух великих футбольных держав.

— Ну, а «бисиклета»? — устало спросит зашедший пропустить рюмочку по дороге домой репортер светской хроники, собирающий в близлежащих к своему дому барах добрую половину информации для ежедневных колонок. — А «бисиклета»? Не станете же вы утверждать, что ее изобрел не Леонидас, а кто-то другой?

И замолчит, оглядывая всех с видом картежника, держащего в руках полный «стрит» и предвкушающего верную и неминуемую свою победу.

Тут все уважительно замолчат и закивают головами. Потому что двух мнений здесь быть не может: «бисиклету» («велосипед») — удар в падении на спину через себя — действительно изобрел «Черный диамант» Леонидас, великий идол тридцатых годов, с которым никто не мог сравниться.

— По крайней мере, до появления Пеле, — скажет кто-то вполголоса, словно размышляя вслух.

— И Гарринчи, — добавит бармен со вздохом.

И все кивнут головами, отдавая дань уважения великим именам Гарринчи и Пеле, Леонидаса и Рубенса Салеса, Чарльза Миллера и Мими, Мараньона и Баррозо. Вспомнив с легкой и сладостной ностальгией великие удары, финты и приемы.

…Так это происходит в Бразилии. В Рио и Сан-Пауло, в тысячах других больших и малых городов и крошечных селений этой гигантской страны. Я был десятки раз либо невольным свидетелем, либо участником таких дискуссий и дружеских перепалок, в финале которых все мы всегда приходили к чуть грустному выводу: «Да были люди в наше время…».

Ну, а мы, россияне?… Разве мы не любим вспоминать наших героев вчерашних дней? Федотова или «Стрельца», «Бобра» или великого «Льва Ивановича»?

А Антон Кандидов, он что: существовал только в изощренном воображении любимого писателя? А сотни иных кумиров, потрясавших воображение наших отцов и дедов, и сегодня постепенно уходящих из памяти наших сыновей и внуков? Мы тоже слагали легенды и расказывали то ли сказки, то ли были. Помню, как в сороковых годах в Запорожье, сидя за дырявой сеткой расшатанных ворот стадиона «Металлург», мы, мальчишки, слушали от более взрослых парней рассказы о великих басках и геройски противостоящих им спартаковцах. О ком-то, кто однажды ударом с лета сломал штангу ворот, а в следующем матче еще более страшным ударом убил вратаря. Об этом доложили товарищу Сталину, и великий вождь, строго покачав головой, запретил ему отныне и до века бить правой ногой.

И тогда появилась песенка, в которой были такие слова:

«С левой он всегда ломает штанги,

С правой — бить ему запрещено».

Стремительное разрастание торсид привело к тому, что они начали делиться и дробиться на всевозможные более или менее солидные по количеству болельщиков автономные формирования и группы, каждая из которых организационно оформлялась, выбирала своего президента, свои руководящие органы. У того же «Коринтианса», например, в рамках «Фиэль» появились теперь «Ястребы», «Футболка номер двенадцать», «Сердце Коринтианса», «Мушкетеры Фиэль», «Молодая Сила» и еще несколько подразделений со столь же экзотическими именами.