Ши Синъин - Уличное кунфу

Способ медитации, который был предложен индийским миссионером, мог показаться весьма простым, для этого необходимо полностью успокоиться, контролировать циркуляцию ци в теле, обрести спокойное и незамутненное состояние разума – пустое, по определению древних мастеров. Тогда человек мог начать дышать неким «зародышевым дыханием» – почти незаметным для внешнего наблюдателя, свидетельствующим о том, что медитирующий возвращается в свое изначальное состояние, подобно ребенку, которого еще не затронула мощь культуры и устои общества. Эмбрион в утробе, по китайским представлениям, не получает воздуха, но при этом живет, находясь в состоянии отстранения от мира – идеальном состоянии в понимании чань-буддистов и даосов.

Истинное состояние есть лишь проявление внутреннего очищения, приходящего внезапно, но предваряемого долгим самовоспитанием. Один из ключевых трактатов о методах чань-буддийского созерцания – «Речи о чудесном пользовании истинными мудрецами состояния зародыша в утробе» (XIII в.) – так описывал способ сидячей медитации, предложенной Дамо монахам Шаолиньского монастыря: «Тот, кто занимается зародышевым дыханием, пестует свое ци и совершенствует сердце. Частота его дыхания регулируется в соответствии с сердечным ритмом, и этому не способны помешать и мириады вещей. Если же ци не обрело состояние совершенства, то и созерцание не имеет смысла. Когда же ци успокоилось, то из тела уходят болезни. Созерцание—чань и путь – дао вместе умиротворяются. Если человек, занимающийся этим, не концентрирует свой дух, а его изначальное ци рассеивается и не собирается вновь, то как же путь – дао может достигнуть совершенства? Древние говорили: если ци достигает совершенства, то и сердце достигает совершенства, как только ци успокаивается, то и сердце приходит в состояние покоя, – это и есть основное требование в достижении великого пути. Это также зовется взвращиванием ПИЛЮЛИ бессмертия. Человек, приверженный пути – дао, не замутнен мыслями, и если он поступает так день ото дня, то это зовется истинным сатори (просветление в чань-буддизме – авт.) и Созерцанием. Поэтому и мудрецы всех Трех миров (членение мира в буддизме – авт.) все поступали именно так, что и звалось совместным пестованием сатори и созерцания».

Таким образом, ключевым постулатом духовного вхождения стало успокоение духа и очищение сознания путем регуляции собственного дыхания. Шаолиньские монахи, отвлекшись от бессмысленного чтения буддийских сутр (хотя позже была создана обширная чань-буддийская литература), занялись безмолвным созерцанием перед стеной. Вместе с этим первоучитель предписал им и вхождение через действие, которое предусматривало четыре вида поступков – воздаяние за зло, отсутствие мирских стремлений, служение дхарме (то есть буддийскому учению), следование судьбе. Последний вид поступков позволял исчерпать жизнь во всей ее полноте, так как человек не метался в поисках выхода из собственного предопределения, но рассматривал свою жизнь как реализацию универсального пути и закона всех вещей – дао. Именно это давало монахам неимоверную силу духа и стремление к более высокой точке внутри себя вместе с избеганием мирских желаний.

Воздаяние за зло подсказало монахам тот путь, по которому стали развиваться шаолиньские боевые искусства, становясь на защиту слабых телом и помогая павшим духом, служа только добродетели, что и было зафиксировано в особых монашеских заповедях.

Многие поклонники китайских кунфу, знатоки буддизма пытались постичь истинный смысл учения Бодхидхармы. В чаньских монастырях одним из вопросов, который задавался ученикам, был следующий: «В чем смысл прихода бородатого варвара с запада?» Бородатым варваром звали Дамо, а иногда и других индийских миссионеров, так как в то время у буддийских монахов не было привычки носить бороду. Ответы на этот вопрос могли быть самыми парадоксальными, свидетельствовавшими о спонтанно действующем сознании ученика. Он мог даже ударить наставника, ответить «громогласным молчанием» или назвать Будду «кипарисом, что стоит во дворе». Важен был не сам ответ, но истинность проявления сердца, которая должна звучать в нем.

Ну а действительно, в чем же смысл прихода Дамо в Китай? Естественно, мы задаем здесь этот вопрос не как парадоксальную чаньскую загадку, но движимые интересом узнать, принес ли Дамо в Китай боевые искусства, явился ли первым основателем кунфу? Здесь перед нами встает немало загадок и противоречивых сведений. Прежде всего неясно, что же произошло с Бодхидхармой, после того как он открыл шаолиньским монахам «истинное учение сердца», как он сам его называл.