— Ладно, не оправдывайся. Все ведь кончилось хорошо.
Ничего доказать я не мог.
После матча СССР — ФРГ, сыгранного в июле 1966 года в Ливерпуле, нам, группе специалистов и почетных гостей, любезно «прокрутили» телефильм, на котором засняты все детали этого состязания. Кадры фильма документально подтвердили, что Яшин не был виноват в пропущенном мяче: защитники выбрали крайне неправильную позицию, закрыв ему обзор своими могучими спинами. Верно, Яшин кричит на них, требуя обзора, но… поздно: мяч, как бандит, вырывается из-за угла и ныряет в сетку в самом неожиданном месте.
Чтобы поставить точку под оценкой его действий в этом матче, я приведу цитату из английской газеты «Дейли миррор»: «В матче сборных СССР и ФРГ мы увидели образец высшего достижения современного вратарского искусства. Его продемонстрировал русский Яшин. Его акробатические прыжки, его реакция, точность выбора места не раз ставили в тупик западногерманских бомбардиров и вызывали восхищение зрителей».
В Яшине мне нравится, прежде всего, то, что интересы команды и надежность игры он всегда ставит на первое место. Что это значит? Ему чужда игра на эффект, на публику, он в любом случае откажется от красивого броска, от возможности взять мяч красиво, если обстановка позволяет действовать просто. Его первая заповедь: точность выбора места, предупреждение опасности.
Много говорят и пишут об открытиях Яшина, таких, как игра на выходах по всей зоне штрафной площади, взаимодействие с защитой, участие в завязывании атак… Я бы отметил, ради справедливости, что все эти элементы были присущи в известной степени и лучшим вратарям прошлого. Так, помнится, Планичку уже в его время хвалили за дерзкие перехваты; Хиден охотно выбрасывал мяч рукой, причем часто это были броски метров на пятьдесят, сразу создававшие остроту на поле… Великая заслуга Яшина перед мировым футболом состоит, на мой взгляд, в том, что он систематизировал все, что было накоплено вратарями прошлого, создал четкую, стройную вратарскую науку и неизменно совершенствует ее. Он стал эталоном и в то же время высшим выражением вратарского искусства.
Я с большой радостью вспоминаю о наших с ним личных встречах. Речевые различия нас не смущали: у нас был общий язык — футбол. Я понял, что Яшин любит его так же искренне, так же самозабвенно, так же бескорыстно, как любили его мы — люди старшего поколения.
Мне посчастливилось присутствовать на банкете в Лондоне, по случаю окончания очередного чемпионата мира. Здесь члены оргкомитета следующего первенства официально провозгласили Яшина в присутствии всех игроков, тренеров, руководителей и почетных гостей лучшим вратарем только что закончившегося турнира. Я видел, как искренне аплодировали этому сообщению Гордон Бенкс, Ганс Тилковски, Жюзе Ирибар и другие прославленные коллеги. Этой овацией они как бы подтверждали его полное право именоваться лучшим среди лучших.
Да что они! Я приведу вам другую историю. У меня есть неразлучный друг, фамилию которого позвольте мне не называть. Мы дружим более пятидесяти лет. Когда я был принят, в шестнадцатилетнем возрасте, вратарем в первую университетскую команду, мой друг стал добровольно носить чемоданчик, в котором лежали мои футбольные доспехи. Я сопротивлялся, но он молил:
— Разреши, пожалуйста. Ты же знаешь, что я не могу играть из-за своей проклятой ноги. Пусть у меня будет хоть это…
Шли годы, мы подросли, мой друг стал богатым человеком, крупнейшим адвокатом, но по-прежнему он ни на минуту не оставлял меня. Пока я играл, он «вез» мой чемоданчик в Монтевидео, Лондон, Париж, Рим, Флоренцию, Антверпен… Потом мы ездили вместе в качестве туристов или членов клуба «Эспаньол».
Мой друг отлично знает футбол, радуется его расцвету, который умеет оценить объективно, и только в одной он был всегда неизменен. После каждой игры, которую мы видели, он повторял неизменно:
— Знаешь, Рикардо, ты остаешься до сих пор непревзойденным. Я не вижу вратаря, которого можно было бы поставить рядом с тобой.
Мои протесты и уверения в том, что это не так, ни к чему не приводили.
— Уж ты меня не учи,— говорил обычно он,— толк во вратарях я знаю!
В шестьдесят третьем мы вместе приехали в Лондон, на «матч столетия». Праздник на «Уэмбли» удался на славу: казалось, люди показывали богам земную прелесть футбола. Тем более мне показалось странным грустное настроение друга. Когда мы вернулись в гостиницу, я спросил его:
Читать дальше