Вместе, словно понимая, что так оно и должно быть в этот незабываемый день, расположились вратари. На правом фланге — первый вратарь сборной СССР, родоначальник советской вратарской школы Николай Соколов, о котором в свое время складывались волнующие легенды. На его высоком мастерстве, обогнавшем свое время, учились следующие поколения вратарей. Сейчас они сидели рядом: Федор Чулков, Михаил Леонов, Валентин Гранаткин, Анатолий Акимов, Алексей Хомич, Леонид Иванов, Алексей Леонтьев. Евгений Рудаков. Они пришли сюда не просто как зрители, я как живые свидетели того, что Лев Яшин появился не случайно, что он велик прежде всего тем, что вобрал в себя весь многоликий опыт, всю спокойную уверенность и гордую славу русских вратарей.
Мои размышления прервал взрыв оваций: из огромного проема лужниковского гиганта показались футболисты — «сборная звезд мира», одетые в белые футболки, и московское «Динамо» — в ярко-голубые. Они простучали по настилу, выложенному по беговой дорожке, и потянулись двумя цепочками к центру поля. Вышли двадцать два человека, но глаза ста тысяч зрителей были прикованы к одному. Они жадно ловили каждое движение, каждый шаг высокого, статного человека в зеленой вратарской фуфайке с красной ленточкой на рукаве. Его сейчас же обступила целая толпа фотокорреспондентов и он, понимая полную безнадежность сопротивления, повел их к Западной трибуне.
Удивленные и несказанно обрадованные его покладистостью, фотокорреспонденты старались так и сяк, то разбегались, то вновь сжимали кольцо окружения, и все просили:
— Еще минуточку!
— Еще!
Он соглашался безропотно, лишь поглядывая на часы. Смеялся, шутил и охотно отвечал на шутки, даже принимал «рекомендованные» позы, чего прежде не делал в своей жизни никогда. Но вдруг, взглянув еще раз на часы, стал серьезным:
— Простите, господа! Простите, товарищи! Мне пора на разминку.
Кто-то крикнул умоляюще;
— Еще несколько секунд!
Лев Иванович решительно:
— Ни одной!
И в этот день, как всегда, Яшин оставался самим собою: человеком точного режима и высокого чувства долга, Перед зрителем. Перед футболом.
Десять минут он тренировался с такой яростью, как будто предстоял матч на первенство мира или поединок не меньшего значения, где каждый спасенный мяч, шедший в твои ворота, ценится в буквальном смысле этого слова на вес золота. А может быть, этот матч был для него важнее самых важных?!
Ударил гонг, словно напоминая нам всем о неумолимости судьбы. Поле опустело. Команды скрылись под трибунами. Волнение нарастало.
И вскоре появились судьи. В центре, с мячом в руках, седоволосый красавец Тофик Бахрамов, счастливый баловень удачи, а по бокам, как верные оруженосцы, ассистенты — П. Казаков и К. Круашвили. За ними команды.
Было 19 часов 25 минут по московскому времени. Патетический голос произнес по радио:
— Привет участникам международной встречи по футболу, посвященной Льву Ивановичу Яшину,— но я сомневаюсь, чтобы участники и зрители услышали эту фразу. Гром оваций гремел над стадионом.
Когда команды вновь выстроились у бровки беговой дорожки, лицом к западной трибуне, все стихло. И над стадионом зазвучали слова о Яшине.
— Дорогие друзья,— усиливали динамики торжественный голос диктора,— мне хочется сказать несколько слов о главном герое сегодняшнего торжества. Лев Яшин! Мы отдаем ему почести, как человеку, сумевшему довести свое мастерство до грани искусства, как замечательному гражданину и патриоту, за то, что по всем стадионам мира он с честью и достоинством пронес высокое звание советского спортсмена.
Здесь же, на стадионе, был зачитан Указ Президиума Верховного Совета ССCP: «3а заслуги в развитии футбола и спортивные достижения наградить заслуженного мастера спорта СССР Яшина Льва Ивановича орденом Трудового Красного Знамени».
Мы все срываемся со своих мест — в едином, беспредельно искреннем порыве. Мы до боли в ладонях аплодируем Яшину, сделавшему так много для своего Отечества. Мы аплодируем Отечеству, в котором сердечно, по-отцовски заботливо относятся к спортсменам. Отечеству, где вырастают такие богатыри, как Яшин.
Стоило мне подумать об этом, как я вновь перевел взгляд на именинника. Он стоял у микрофона с огромным букетом в руках, и розы на фоне его зеленой фуфайки казались еще краснее. Он иногда опускал свое лицо к цветам, пряча улыбку, а которой заключалось и безмерное счастье, и смущение, и обыкновенная человеческая растерянность.
Читать дальше