Дайсэцу Судзуки - Дзен и фехтование

Стихотворение Эмерсона „Брама“ хорошо иллюстрирует психологию совершенного фехтовальщика:

Если кровавый убийца думает, что он убивает,

Или убитый думает, что убит,

Они не знают неуловимых путей.

Я сохраняюсь и ухожу, и возвращаюсь опять.

Далекий или забытый для меня близок,

Тень и солнечный свет — одно,

Исчезнувшие боги ко мне приближаются,

И одно для меня хула и слава.

Болезнью заплатят те, кто меня упускает,

Когда мною летят, я сами крылья,

Я сомневающийся и сомнение,

И я гимн, что поют брамины.

Могучие боги тоскуют о моем прибежище,

И тоскует напрасно священное Семь,

Но и ты, смиренно любящий добро!

Найди меня и вернись на небо.

Господь творит мир, и Он же восклицает: „Это хорошо“. Господь не совершил ни моральных, ни аморальных поступков. Это просто „благо добра“. Эту „благость“ вещей японский дзен и синто называют соно-мама.

Заслуживает интереса следующий перефразированный пассаж из Чжуан-Цзы „Понимающий сущность жизни“:

Сунь Изгой пришел к воротам учителя Бяня Счастливого и, смущенно вздыхая, сказал:

— Я, Изгой, жил в селении, и не случалось, чтобы меня называли ленивым, чтобы в опасный момент называли трусом. Но вот на полях не было урожая, а на службе царю я не встретил удачи. Меня изгнали из селения и из области. Но в чем мое преступление? О, небо! За что досталась судьба изгоя?!

— Разве ты не знаешь о поведении настоящего человека? — сказал Бянь Счастливый. — Он забывает о своей смелости, забывает о зрении и слухе, бесцельно блуждает за пределами мирской пыли в беспредельном, не занимаясь делами. Это называется действовать, но не настаивать; быть старшим, но не управлять. А ты ныне приукрашиваешь свои познания, чтобы удивить невежд, очищаешься сам, чтобы осветить грязь других: сверкаешь, будто поднимаешь солнце и луну. Ведь в сравнении со многими, слепыми, глухими и хромыми, безвременно погибшими — ты, обрел крепость своего тела, всех его девяти отверстий. Это уже счастье! Зачем же попусту ропщешь на небо? Уходи!»

Следует заметить, что японские фехтовальщики никогда не думают о защите, а только о нападении. И особенно ясно писал об этом Одагири Итиун, который наставлял своих учеников встречать противника с мыслью об ай-ути, т. е. взаимном убийстве. Это тактика нападения, а не защиты, характерна для японцев. Может быть с этим связано то, что японцы держат меч двумя руками, ничего для защиты не оставляя. Не знаю, с какого времени японским мечом пользуются именно так. У него длинная ручка, чтобы браться двумя руками и наносить удар со всей силой, который есть у человека.

Всегда нападать, быть в едином стремлении поразить противника, не взирая ни на какие обстоятельства, забыв о собственной безопасности, ни секунды не думая о страхе и смерти. Если такая мысль возникает хоть на мгновение, тогда инстинкт самосохранения вмешается в устремления человека. Единство будет нарушено, и это приведет к плачевным результатам. Проблема смерти должна с самого начала быть проблемой. Только бесстрашие, как говорит Дзягю Тадзима-но-ками, может помочь воину выйти из схватки живым. Когда фехтовальщик встал перед противником и поднял меч, он должен отождествлять себя со своим мечом и дать ему действовать по его воле. С психологической точки зрения здесь меч символизирует неосознаваемое в фехтовальщике. В этом случае он двигается, как автомат. Он больше не он. Он отдается тому течению, тому влиянию, которое вне его обычной жизни, но на самом деле это его собственное, глубоко похороненное в нем бессознательное, чье присутствие он раньше не осознавал. Но мы должны помнить, что совсем нелегко осознать это состояние ума, что для этого необходимо пройти суровую дисциплину, нравственную и духовную. Как говорит Итиун, совершенный фехтовальщик должен быть и совершенным человеком, он должен быть величайшим не только в своей профессии, но и везде. Настоящий фехтовальщик не должен думать о том, как бы ему продемонстрировать свое искусство убивать. Стычка Умэдзу с Тода Сэйгэном дает нампрекрасный пример печальной судьбы, которая ожидает несовершенную личность, и показывает, что меч — это символ духовности, а не орудие слепого убийства.

Фехтовальщик, по прозванию Умэдзу, живший в начале семнадцатого столетия, был известен своим мастерством и высоко себя ставил. Когда он услышал, что приехал Тода Сэйгэн в Мино, где Умэдзу преподавал фехтование, то он решил испробовать на нем свое искусство. Однако Сэйгэн вовсе не собирался принять вызов. Он сказал: «Мечом пользуются тогда, когда нужно наказать преступника или в дело замешана честь. Мы не преступники и нам не нужно решать вопросы чести. Зачем же нам устраивать поединок?» Умэдзу принял это за попытку противника, сознающего, свою слабость, уклониться от встречи. Он стал еще более самонадеянным и высокомерно рассказывал направо и налево о происшедшем.