Брайан Глэнвилл - Вратари — не такие как все

Вне поля он был таким же, как и на нем, — довольно небрежным, беззаботным. То и дело получал нагоняй от кого-нибудь из тренеров за расхлябанность, за то, что не всегда усердствовал, но это, кажется, никогда его не беспокоило, он просто улыбался и продолжал делать по-своему, как бы говоря: что, мол, этот глупец может обо всем этом знать? Вот уж кто был уверен в себе! — я ему завидовал. Если кто-то из нас и должен был чего-нибудь добиться, так это Дэнни.

Итак, я перестал думать о «Челси» и начал думать о «Боро» — наверное, для вас это не неожиданность. Случилось же это не сразу. Я не хочу сказать, что вдруг разом снял все вымпелы и фотографии «Челси» со стен своей комнаты и повесил на их место вымпелы и фотографии «Боро». Я не начал ходить на матчи «Боро», когда выдавалась свободная суббота, хотя на неделе иногда ходил — главным образом потому, что для нас это было бесплатно. Просто я стал думать о «Челси» не так много, как раньше, меня перестало интересовать, как там дела у Питера Бонетти и остальных. Теперь я больше думал о себе и о своих делах. И коль скоро мне предстояло делать эти дела в «Боро», то вполне естественно, что я стал думать о «Боро».

Однажды ко мне зашел Роджер Гиббс и в разговоре заметил, что у меня отличная коллекция всяких штуковин о «Челси», а я вдруг предложил:

— Можешь взять все себе, Родж.

— Что? — он оторопел. — Все? Просто так?

— Да, — сказал я, — бери все, кроме Бонетти.

И он взял. Он носился по комнате со скоростью сто миль в час, словно боялся, что я передумаю, срывал фотографии, флаги и все остальное, пока, наконец, ничего не осталось, кроме Бонетти, а у меня, между прочим, было около дюжины его снимков — в игре и разных других. Для меня Питер был не просто игроком «Челси», он был тем, кем хотел быть я — вратарем сборной, и я знал, что еще многому могу научиться у него.

Между четырнадцатью и пятнадцатью годами я вырос дюйма на четыре, и это меня вдохновило. Рэг Джеймс сказал мне: «Ну вот, я же говорил, что у тебя получится, если захочешь, не так ли?».

По мере того, как приближалось мое пятнадцатилетие, я все больше И больше начинал беспокоиться. Предложат они мне начальный контракт или нет? Мой старик не так волновался по этому поводу, как я, и говорил: «Можешь подождать еще годик, Ронни, ведь все равно учишься, Мы-то пока не пропадем». Но для меня все уже давно было решено: я останусь в школе до конца футбольного сезона, а после Пасхи, когда мне будет пятнадцать с половиной, стану полупрофи в «Боро». Если, конечно, возьмут.

Не то чтобы мною никто больше не интересовался: приходили и из «Кристал Пэласа», и из «Уотфорда», и даже из «Тоттенхэма», еще не зная, что я в «Боро». Поэтому, когда я по-настоящему начал беспокоиться, то сказал себе, что если «Боро» не захочет меня оставить, я смогу пойти в другой клуб. Но все равно я знал, что если «Боро» откажется, то я буду в шоке, тем более что от «Челси» по-прежнему не было ни слуху, ни духу.

Между мною и моим стариком была одна проблема — относительно школы. Мама по этому поводу не беспокоилась, она говорила, что если моя душа лежит к чему-нибудь, то пусть так и будет. Но отцу было трудно понять, как я могу отказаться от того, к чему он всегда стремился. Он говорил:

— В четырнадцать лет я бросил школу и стал рассыльным. Каждое утро вставал в полшестого, а ведь хотел учиться.

— Но, папа, — отвечал я — тогда были другие времена, ведь так?

— Да, — соглашался он, — но образование есть образование. Ты же можешь сломать ногу, и что тогда, Ронни?

Я подумал однажды, что на крайний случай всегда смогу стать почтальоном, но не сказал вслух, потому что не хотел его обидеть.

Майк смотрел на это по-другому, «не так, как каждый из нас:

— Некуда спешить, Рон, — говорил он, — особенно вратарю. Ведь многие становятся настоящими вратарями только под тридцать.

— Так чего же ты хочешь? — спрашивал я. — Чтобы я учился в школе до тридцати лет?

— Просто не надо беспокоиться по этому поводу, вот и все, — отвечал он. — Хотя они обязательно должны взять тебя, — ты здорово прогрессируешь.

В конце концов они меня взяли. Это случилось примерно через неделю после моего дня рождения. Всю эту неделю я просто убивался: возьмут или нет? Я даже спрашивал себя, а знают ли они о моем возрасте, хотя сам понимал, как глупо об этом думать, потому что это первое, за чем они следят. Некоторым ребятам они предлагали контракт прямо в день пятнадцатилетия, но бывало и такое, что они не были уверены в ком-то, но все равно не отпускали его, хотя и не предлагали стать полупрофи. Я просто холодел от мысли, что я могу быть одним из таких — ни то, ни се. В довершение ко всему испортилась погода, я простудился, и мама даже хотела, чтобы я не пошел в школу. Но я решил, что если останусь дома, то она захочет чтобы я пропустил и тренировку, и пошел-таки на занятия.