Михаил Лукашев - 10 тысяч путей к победе

В этом отношении наш Добрыня Никитич отнюдь не представляет исключения. У него даже не один, а как минимум целых два прототипа. Один из этих Добрынь, дядя князя Владимира, боярин и воевода, жил в X веке. А второй — рязанский «хоробр» по прозвищу «Златой пояс» — родился только через два столетия после этого и был боевым сподвижником Поповича, разделившим его печальную участь в бою с татаро-монголами. Такое «раздвоение личности» серьезно осложняет и без того нелегкую проблему. Определить, от какого именно из двух своих прототипов — киевского или рязанского — получил былинный богатырь в наследство борцовское искусство, увы, невыполнимая задача. Тем более что только этими двумя вариантами былинные источники могут отнюдь и не исчерпываться.

Академик Б. А. Рыбаков в своем интереснейшем исследовании, которое читается поистине как увлекательный приключенческий роман, рассказывает о первооснове некоторых из тех качеств, которые в былинах приписываются Добрыне, но при этом констатирует: «Нам никогда не удастся выяснить, был ли исторический Добрыня, сын Малка Любечанина, гусляром и сказителем былин…» То, что говорится здесь о музыкальных способностях богатыря, к сожалению, полностью относится и к его борцовскому мастерству. Отталкиваясь от этого былинного образа, нам никак не удается выйти к какому-то действительно существовавшему в древности сильнейшему борцу. Так что наш такой колоритный «храбр и наряден муж» Добрыня Никитич, хотя вполне и годится на символическую роль патрона всех российских борцов, но открыть почетный строй реально существовавших чемпионов никак не сможет.

Выходит, что устные предания в подобном поиске не всегда надежный помощник. Но ведь в X веке появляются уже и письменные исторические источники. А если обратиться к ним, просмотреть, например, летописи? В первый момент такая мысль кажется просто абсурдной. Летописи велись в монастырях, и уж кто-то, а монахи знали истинную цену «окаянных бесовских игрищ». Где уж тут ждать от них рассказа о «греховод-никах»-борцах! Но, как это ни поразительно, первое исторически достоверное и хронологически точное сообщение о борьбе в Древней Руси оставил нам не кто иной как черноризец Киево-Печерского монастыря Нестор. Тот самый славный летописец Нестор, который пришел в монастырь семнадцатилетним юнцом и за долгие годы самоотверженного труда создал там необыкновенно талантливую «Повесть временных лет», равной которой нет в историографии ни одной европейской страны, за исключением прямой наследницы античной культуры — Византии. Не следует, однако, думать, что летописец в порядке исключения был ревностным борцовским болельщиком и к народным забавам относился снисходительно. Вовсе нет! И если монах нашел все же возможность рассказать о древнем атлете, то только из-за его выдающихся боевых заслуг. Вот что узнаем мы из «Повести».

Сын Святослава киевский князь Владимир Красное Солнышко был славен не только своими щедротами и деятельностью просветителя. Он в полной мере унаследовал и воинственность своего отца — знаменитого древнерусского полководца, вероломно убитого печенегами. Не раз Владимир Святославович водил в походы свою испытанную во многих сечах дружину.

И вот летопись говорит, что «в лето от сотворения мира шесть тысяч пятисотое» (по нынешнему летосчислению в 993 году) Владимир вел войну с хорватами. А едва успел князь со своей дружиной воротиться из дальнего похода, как на русскую землю из степей днепровского левобережья нагрянули кочевые печенежские орды. Эти степные хищники, как их называли тогда, «поганые», стремились найти легкую добычу и для набегов не случайно выбирали время, когда русские воины находились вдалеке от своих городов. На сей раз, правда, печенеги совсем немного, но опоздали. Владимир был уже в Киеве и немедля двинулся с войском навстречу незваным пришельцам.

Если на войну в чужие края ходила, как правило, одна только княжеская дружина, усиленная отрядом добровольцев, то когда в пределы киевских земель вторгался враг, и особенно такой опасный и беспощадный, как степные кочевники, на борьбу с ним поднималось уже всенародное ополчение. За оружие брался каждый мужчина, способный его носить. Дома оставляли только младшего сына в семье. Разумный обычай этот соблюдался многие столетия. Ведь дававшее всем пропитание хозяйство в любом случае не могло лишиться вдруг всех мужских рук, которыми оно располагало. Была здесь, наверное, еще и забота о том, чтобы в случае гибели старших не пресекся окончательно род их. Случалось ведь и так в те времена, что после ожесточенной битвы некому было даже принести домой страшную весть о поражении…