Александр Логачев - Пушкинская кухня

– Ладно, – царь махнул рукой, оттаивая. – Давай рассказывай, что дальше было.

– А дальше, значит, батюшка, – радуясь, что пронесло, затараторил полицмейстер, – арестанты признали в Пушкине Пушкина. Ну то есть за настоящего Пушкина его приняли. Негодяи сразу подумали, что ты, царь-батюшка, политические репрессии начал. (При этих словах царь нахмурился). И тут же подняли восстание. А Пушкин его возглавил. Дверь выломали, Петропавловку захватили, гарнизон выгнали, свой штаб устроили на кухне. Только там ничего готового не было. Так Пушкин стал руководить и готовкой. Я, говорит, такой рецепт знаю, как из простых продуктов, из продуктов для черни и холопов сделать чтой-то съедобное. Самой, говорит, Авдеевой рецепт, Екатерины Алексеевны.

– Узнаю брата Пушкина, – усмехнулся царь.

– Ну вот, ваше величество, а когда я примчался, арестанты сидели за столами, ели Пушкинское блюдо – картофельную кашу – и нахваливали. Сразу чувствуется, кричали арестанты, гений во всем! Ну а я, понятно, быстро разобрался, куда к чему. Одних наказал, других наградил, а Пушкина отпустил… К Авдеевой, говорит Пушкин, пойду, заем переживания человеческим обедом, обедом правильным.

Изрезать очищенный картофель, залить водою и поставить в печь, а когда разварится, растереть и положить немного гречневых круп; если густо, то развести кипятком, поставить в печь, чтобы крупа разварилась, и подавать горячею с постным маслом…

К Пушкину ворвался Достоевский с криком:

– Прилетели!

– Грачи? – спросил Пушкин прежде, чем сообразил, что на дворе зима.

– Инопланетяне. О которых так долго предупреждали господа фантасты: Дашко и дружки его верные – Щепетов с Заспой. И примкнувший к ним Чернышевский. Вся четверка с хлебом-солью уже отправилась навстречу тарелке летающей. А я боюсь, как бы бусурмане межзвездные делов нехороших не натворили, Петербурх наш как бы не обидели.

Как в воду глядел Достоевский. Пошли планетяне дела творить темные, дела нехорошие. И хлеб-соль от фантастов не приняли, и Чернышевскому по уху съездили, да заодно и Дашко перепало.

А тарелка ихняя, нечеловеческая, зависла над Марсовым полем. Не так чтоб высоко, но не допрыгнешь. Метрах в пятидесяти над землей русской. Вот из этой тарелки планетяне выскальзывают, с деловитым видом по городу снуют и всячески проказничают. По виду те планетяне – вылитые медузы, а летают они, подпоясавшись железным обручем.

Первым делом медузы скинули царя с конного памятника – вместе с лошадью и змеей. Жандармам это очень не понравилось, а что тут поделаешь, как тех медуз в Петропавловку засадишь?!

Дальше планетяне совсем распоясались: мосты раскачивают, по всему городу заменили львов наших, петербухских, на жабоящеров, у свинксов головы открутили, а что заместо их приделали и сказать стыдно. Потом накинулись на стены дворцов и давай их разрисовывать вызывающими надписями на непонятном языке. Напроказничают, значит, и летят дальше, задевая склизким телом честных людей. Как верно заметил Тредиаковский, Василий Кирилыч: «Обустраивают наш мир под себя, морды медузьи».

А тут еще и царь в отъезде. Да еще и вместе с царицей. Совсем некому возглавить борьбу с инопланетным нашествием. А твари знай себе оскверняют памятники культуры, уже к Эрмитажу вплотную подбираются.

… – Ну ладно, ладно, возглавлю я Сопротивление, – сказал Пушкин, нервно отхлебывая шампанское. – Так и быть. Ты только скажи, Екатерина Алексеевна, что делать.

– Как что делать! – Авдеева отложила в сторону курицу, которую ощипывала. – Так известно что, касатик…

…Утром шестого ноября известно какого года по направлению к Дворцовой площади легкой дворянской походкой шел человек. В шубе, цилиндре, ростом с Пушкина. С двумя ведрами в руках.

– Цып, цып, цып! – громко звал кого-то человек. – Цыпы, цыпы, ком цу мир!

Возле Александровской колонны человек опрокинул ведро. На мостовую вылилось желе. А человек тут же отбежал в сторону. И это был, конечно же, Пушкин.

Прошло немного времени и небо над Дворцовой почернело. Это со всех сторон слетелось, как воронье, племя медузье, племя космическое. И тут же накинулось на желе. Раздалось чавканье, хрюканье и – чуть позже – сытое рыганье. А потом медузы рванули к своей тарелке, набились в нее и – жух! – скрылись в глубинах космоса, только их и видели. И более не возвращались…

… – Я сразу догадалась, что они прилетели сюда на пикник, – вечером у печки все объяснила, все расставила по полочкам Авдеева, которую слушали, раскрыв рты, Пушкин с Баратынским. – Медузы – они же как люди, тоже перекусить хотят. Присели, голодные, тут у нас, на обочине Вселенной, огляделись – а нет ничего подходящего. А объяснить-то что к чему они не могут, по-русски же не обучены. Вот оттого и бесились. Нервничали оттого и хулиганили. Ну теперь всё, они славно перекусили, мы от них избавились, жисть теперь наладится.