Джонатан Горнелл - Лодка для Фиби. История о море, непростом выборе и сбывшейся мечте

В то время я и не догадывался, но отдаляясь от побережья Кента, я смотрел прямо на север, за эстуарий [4] Эстуарий (от лат. aestuarium – затопляемое устье реки) – однорукавное воронкообразное устье реки, расширяющееся в сторону моря. Темзы, туда, где предстояло настоящее приключение, самое важное в истории моей связи с морем.

В одиннадцать лет я покинул Кентербери-Хаус и мама отправила меня в другой интернат, Вулверстоун, на южном берегу Орвелла. И с этого момента в жилах моих потекла не только кровь, но и соленая морская вода.

В начальной школе я не имел никакого представления о лодках. Конечно, Вестгейт-он-Си находился на море, но для мальчишки, главными игрушками которого были осколки немецких бомб, найденные среди развалин послевоенного Пекэма, вид и обстановка Вулверстоуна стали настоящим потрясением. Весь первый семестр я ждал, что неожиданное счастье отвернется от меня. Но ничего не случилось. Я оказался очень, очень счастливым мальчишкой.

Интернат Вулверстоун-Холл был открыт в 1951 году лондонским советом по образованию. Интернат устроили в большом загородном особняке близ Ипсвича в Саффолке. Он был построен в 1776 году для богатой семьи Бернерс. В 1990-м школа пала жертвой воинственной политической идеологии Вестминстера и была закрыта. Но тогда, в 1966 году, образовательный эксперимент дал моей матери-одиночке возможность снова отослать меня из дома – на сей раз совершенно бесплатно для нее (впрочем, так и осталось неизвестным, кто оплачивал мое обучение в начальной школе). В интернате было нечто вроде вступительных экзаменов, которые я сдавал в Лондоне, в Каунти-Холле. Я так и не понял, хотели ли организаторы отсечь самых безнадежных или, наоборот, собрать их всех в одном месте, а спросить побоялся. Как бы то ни было, однажды я оказался в компании других перепуганных мальчишек, которые погрузились в автобус и двинулись за 85 миль из Лондона в глубинку Саффолка.

В английской прессе Вулверстоун-Холл называли «Итоном для бедноты». Местные же жители считали наш интернат чем-то вроде колонии для малолетних преступников. Честно говоря, некоторые из нас, учеников, усердно укрепляли их в этом мнении. На самом деле Вулверстоун на протяжении почти сорока лет представлял собой великолепный социальный эксперимент, сравнимый с «Пигмалионом». Создатели школы хотели понять, может ли суровое, но в то же время чуткое воспитание превратить детей, которые в иных обстоятельствах были бы обречены на тюрьму или кое-что похуже, в достойных членов общества. Воспитывали нас выпускники Оксбриджа, питавшие по тем временам весьма умеренный вкус к телесным наказаниям.

Эксперимент оказался очень удачным. Благотворная машина Вулверстоуна штамповала успешных актеров, ученых, писателей, художников, спортсменов. Даже те, кто не добился впечатляющих успехов, сумели по крайней мере не попасть в тюрьму. Самым успешным из нас оказался писатель Иэн Макъюэн. Когда я только появился в школе в 1966 году, он ее уже заканчивал. В 2016 году он сказал журналисту The Times, что Вулверстоун-Холл был полон «суперблестящих ребят из рабочих семей», и лишь несколько мест оставили для детей военных вроде него. «Там сложилась бесклассовая, дерзкая, уверенная среда, не признающая авторитетов, – вспоминал он. – Мы были хорошо образованы, знали английский канон, читали своего Чосера. Нас воспитывали в духе практического критицизма И. Э. Ричардса. Мы знали наши стихи и старались пустить пыль в глаза».

Я, наверное, что-то пропустил в процессе обучения. На мой взгляд, в Вулверстоун-Холле мы становились лучше благодаря окружающей среде. Трудно не впитать историю родной страны, когда ее преподают в зале, обогреваемом камином, созданным братьями Адам (пусть даже и закрытым прозрачным стеклом, чтобы ученики его не повредили). Невозможно не видеть широкие горизонты из аудитории на первом этаже, откуда открываются великолепные виды на окруженные балюстрадами газоны, тянущиеся до магической, поблескивающей на солнце реки, по глади которой скользят всевозможные лодки и яхты.

Да, это вам не вид из окна дома № 48 по Клейтон-роуд в Пекэме…

Даже спорт, которым мы занимались в Вулверстоуне, должен был формировать нашу личность. Футбол – самое естественное занятие для большинства детей (по крайней мере для тех, у кого были отцы) – был категорически запрещен. За все годы обучения в Вулверстоуне круглый мяч я видел только в крикетный сезон. (Правда, как-то раз меня выпороли за то, что мы сбежали в Ипсвич, чтобы посмотреть матч, и попались на глаза учителю, смотревшему футбол по телевизору.) Естественную агрессию мальчишек из неблагополучных семей направляли в регби – эту замечательную брутальную игру мы, городские ребята, полюбили всей душой. Как писал Макъюэн: «Мы рвали в клочья команды всех остальных частных школ».