Папа несколько раз показывал мне эти альбомы, но я листал их без должного понимания хотя и не без интереса, настолько всё это было ярко, необычайно красиво и разнообразно. Я едва лишь догадывался, какую всё это имеет ценность, и не столько в деньгах, как в чём-то другом. Чётко сформулировать осознание этой ценности мне удалось примерно через 50 лет. А тогда я понимал, что эта область не очень-то и моя, и конечно не мог оценить всю глубину и значимость этого большого дела.
Так что альбомы Lollini пополнялись без моего участия и внимания, я был очень занят увлечением рок-музыкой, книгами, девочками и начинал свои пробы в музыке, принимая участие то в одном, то в другом вокально-инструментальном ансамбле. Обучение в музыкальной школе не прошло даром, и я для своего возраста был неплохим пианистом-слухачом.
***
Папа не успел собрать все необходимые марки для альбомов-каталогов Lollini. Он ушёл всего лишь через два года после их приобретения. Альбомы, как и вся остальная коллекция пролежали в той самой секции югославского гарнитура долгие годы не востребованными, и мама была их хранителем. Я окончил военное училище, затем служил то там, то сям, но когда бывал в отпусках, в коллекцию почти не заглядывал. Мне хватало мысли, что она сохранена и содержится в полном порядке. Я продолжал, насколько позволяли условия, собирать фонотеку и художественную литературу. Если я не ошибаюсь, впервые после смерти папы мы заглянули в коллекцию и Большие альбомы в 1988 году, когда я женился и после свадьбы мы с женой несколько дней провели у мамы. Потом родилась дочь и мы, приезжая в отпуск периодически пересматривали и основные альбомы и кляссеры. Но и тогда я не обращал особого внимания на то, сколько и конкретно каких марок не хватает в альбомах Lollini. Я тогда находился в другом секторе пространственно-временного измерения относительно папиной коллекции.
В начале 1990-х, когда я учился в военной академии, у меня появился приятель и по-моему, чуть ли не единственный за всю мою предыдущую и последующую службу человек, который по-настоящему увлекался и разбирался в вопросах филателии. Он обучался в соседней учебной группе и мы периодически болтали на перерывах между занятиями. Узнав, что у меня имеется большая коллекция, он попросил рассказать о ней поподробнее.
Это был период окончания «перестройки», когда Советский Союз уже трещал по швам, всё продавалось и покупалось, а советские рубли в качестве платёжного средства утрачивали своё значение. В моде была приговорка: «Кому они нужны, „деревянные“?» Не скрою, тогда и у меня появилась мысль о продаже папиной коллекции. Я не думал о том, что то, чему посвятил свою жизнь папа, вложил все свои таланты и творческую энергию ни в коем случае нельзя ни продавать, ни менять, ни дарить кому попало, особенно на крутых изломах истории и переходных периодов.
Конечно, больших денег за коллекцию в то время я выручить бы не смог, но неуёмные аппетиты тёщи, для которой смысл жизни всегда заключался лишь в деньгах, в какой-то мере подталкивали меня к мысли о продаже коллекции. Главным образом для того, чтобы продемонстрировать «умение сделать деньги», помимо своего небольшого офицерского жалования.
Мой приятель – филателист, и, по всей видимости ещё и опытный делец от филателии, после моего рассказа в общих чертах, проникся идеей приехать во время отпуска в Хмельницкий, чтобы «глянуть коллекцию». Я не возражал, считая, что он приедет, посмотрит, возможно даст современную оценку коллекции и только.
Лето он проводил в Умани Черкасской области, что по меркам Украины было не очень далеко от Хмельницкого и как-то в летнем отпуске перезвонил мне оттуда, дескать он уже чуть ли не за рулём и готов к поездке. Я сказал об этом маме. Мама внимательно посмотрела мне в глаза и ответила, чтобы и духа этого приятеля не было у нас в квартире. Я был обескуражен, в самом деле, он ведь хотел только посмотреть коллекцию! Но мама так не думала. Будет человек гнать машину за двести восемьдесят километров, чтобы просто на что-то посмотреть?! Мама была мудрой и непреклонной. «Скажи ему, что просмотр отменяется», – твёрдо сказала она.
Через пять минут приятель снова перезвонил и я сказал, что коллекция НЕ ПРОДАЁТСЯ, а значит, и нет смысла на неё смотреть. На этом всё закончилось и опытный филателист – оценщик проехал мимо. Коллекция была сохранена и я в общем, перестал рассматривать её как средство для добычи денег. И сейчас, через десятилетия я иногда ощущаю приступ тоски и, одновременно облегчения оттого, что был на волоске от продажи самого ценного, что у нас было. Я даже не представляю, на что бы мы истратили тогда деньги, а теперь уже не было бы ни денег, ни коллекции. И восстановить папину коллекцию у меня ни за что и никогда бы не получилось. Но благодаря маме, ничего этого не случилось и вот она здесь и сейчас у меня дома в Москве, в целости и сохранности.
Читать дальше